Три года в Кувейте

Трубников Виктор Филиппович

Такое строгое распределение обязанностей каждого из нас исключало возможность размахивания в порыве охотничьего азарта заряженными ружьями перед лицом соседа, что могло привести к весьма нежелательным последствиям: возможности ранить кого-нибудь из охотников или подбить вместо дрофы с таким трудом пойманного и выдрессированного сокола. При этом, видимо, был мудро учтен и мой опыт, а вернее, полное отсутствие такового.

Охота показала, что принятые охотниками меры безопасности оказались не напрасными. Ранить я никого не ранил, но убить сокола я все же попытался. Дело в том, что в пылу охоты я упустил момент, когда очередного сокола пустили вдогонку поднявшейся дрофе. Это случилось уже в конце охоты, когда все изрядно устали, а внимание и бдительность притупились. Стрелял я по соколу, приняв его за дрофу, из двух стволов, дуплетом, с явным

намерением убить его. И то, что я не лишил его жизни, было простой случайностью. Птица оказалась проворнее меня. Услышав шелест дроби после первого выстрела, пущенного выше сокола, он, ошалев от испуга и неожиданности, камнем бросился вниз, и мой второй заряд был выпущен уже в пустое пространство, туда, где мгновенье тому назад находился сокол. Все это сбило с толку сокола, и он, обескураженный, прекратил преследовать свою добычу, а охотники принялись за меня. И они были правы. Оказывается, я нарушил основную заповедь соколиной охоты. Если на поднятую дичь пущен сокол, стрелять по ней нельзя.

Мой проступок сначала был встречен гробовым молчанием. Все насторожились. Мол, с ним нужно держать ухо востро. Гляди в оба, а то, неровен час, подстрелит и человека! Потом один из охотников повел рассказ, который мне перевели уже позже и смысл которого сводился к необходимости уметь отличать верблюда от лани, сокола от дрофы и т. д. Было время, когда, продолжал он, за подобные проступки охотника в наказание оставляли на сутки одного в пустыне. При этом он угрожающе посматривал в мою сторону. Оказывается, я стрелял по его соколу. Как мне объяснили потом, стрелять по летящим дрофам можно лишь в том случае, если они взлетают вблизи от движущейся с небольшой скоростью автомашины (это гарантирует хорошее попадание в них) или если одновременно поднялось несколько птиц, уходящих в разные стороны, а сокол пущен только по следу одной из них.

Настрелялись мы в тот день вволю, но взяли только зайца «арнаб» да двух дроф — крупных жирных самцов, которых во время последнего вечернего привала разделали, испекли на костре и съели. Везти их в город в качестве охотничьих трофеев, как это ни было для нас — и особенно для меня — заманчиво, представлялось неразумным: по дороге дичь бы протухла. Но одно крыло от птицы в качестве сувенира я все же сохранил как память об охоте в пустыне. Небольшого же зайца, по которому стреляли двое охотников, пришлось выбросить, так как мясо его протухло и оказалось несъедобным.

Более чем за десять часов непрерывной охоты мы исколесили два больших пустынных западных района Кувейта — Эд-Дибдиба, вблизи Саудовской Аравии, и Шаккат, вблизи Ирака. Граница в упомянутых зонах не была маркирована и почти не охранялась. В связи с трудностью подвоза в эти места продовольствия и воды и очень тяжелыми климатическими условиями, особенно в летнее время, стационарных военных пограничных постов здесь почти не было. Редко в этих глухих местах можно было увидеть патрульный джип с пограничниками. Не мудрено, что мы в один день побывали и в Саудовской Аравии, и в Ираке. О том, что мы нарушили границы соседних государств, нам стало известно от пастухов-бсдуинов, пасших стада верблюдов на территории упомянутых стран вблизи кувейтской границы. Оказывается, увлекшись поисками дичи, мы, сами того не зная, колесили вначале по территории Саудовской Аравии, а чуть позже — и Ирака.

Упомянутые районы Кувейта хороши для охоты тем, что населенных пунктов и кочевий здесь очень мало, зато больше, чем в других местах, различных трав и саксаула — низкорослого древовидного кустарника (последний часто называют «деревом пустынь»). Здесь обитают быстрые и грациозные газели, лисицы, шакалы, волки, гиены, дикие кошки и гепарды. Некоторых из этих животных мы видели во время охоты, но они каждый раз быстро скрывались в расположенных поблизости вади.

Возвращаясь в Эль-Кувейт, я уговорил владельца джипа, в котором было еще двое пассажиров, заехать в нефтеносный район Минагиш, принадлежавший «Кувейт Ойл Компани Лимитед», чтобы осмотреть его. Этот район лежал в юго-восточном направлении от нашей дороги, в 20–25 км от нее. Уставший водитель пробовал отговорить меня и обещал, что свезет меня туда в другой раз. Но, принимая во внимание мою занятость и огромное желание узнать как можно больше о стране, хозяин джипа, правда после моего мягкого нажима, все же сдался.

Нефтеносный район Минагиш мало чем отличался от других нефтеносных районов, принадлежавших КОК. Те же самые скважины, от

которых отходили нефтепроводы первого порядка, несшие в себе нефть на нефтесборные пункты. Здесь нефть очищалась от газа. Последний отводился по трубам в сторону и здесь же сжигался. От нефтесборных пунктов, где происходила первичная обработка, нефть по нефтепроводам второго порядка поступала в нефтехранилища Эль-Буркана и частично Эль-Ахмади. Дальнейший путь нефти был таков. Нефть поступала либо на нефтеперегонный завод, где разделялась на фракции (из нее готовили бензин, керосин, газолин и другие нефтепродукты), либо на нефтеочистительный завод (где она очищалась от серы) и затем — в нефтеналивные танкеры. Вывозилось также большое количество так называемой сырой, неочищенной нефти. Район Минагиш сплошь был изрезан нефтепроводами, объезжая которые можно очень легко запутаться и сбиться с пути. Выглядели они как длинные лапы гигантских пауков, опоясавших поверхность пустыни в разных направлениях и сосущих ее недра.

Осмотром Минагиш и закончилась эта длительная и утомительная, но увлекательная поездка.

Не менее интересным было и путешествие в глубинные районы пустыни на северо-запад страны. Так как поездка обещала быть длительной, к месту сбора у ортопедического госпиталя мы приехали рано. Здесь нас уже ждал человек, посланный Хамедом Эидом аль-Мухэалем и приехавший за нами на джипе. Мы пересели к нему в вездеход и поехали в Эль-Джахру, где жил Хамед. Встретил он нас с почетом, но сдержанно, провел в диванию, где собрались его старшие и средние сыновья, сын его брата и двое его соплеменников. После традиционных арабских приветствий началось угощение чаем, затем кофе с кардамоном. Мы разговорились, и Хамед рассказал о себе. Он был женат, имел четырех жен, шестнадцать детей (десять мальчиков и шесть девочек). Старшему сыну Мухаммеду было 20 лет, он был женат, работал полицейским. У Хамеда Эйда аль-Мухэаля было три брата — один старший и двое младших, которые, как и он, работали на границе. Все они были выходцами из мужественного и сильного кочевого племени аджман, насчитывающего около 15 тыс. человек.

Большая половина этого племени вместе с его вождем шейхом Раканом находится в пограничных с Кувейтом районах Саудовской Аравии, меньшая расположена с ней по соседству, но на территории Кувейта. Многие его соплеменники осели и живут в Эль-Кувейте, Эль-Джахре и других районах Кувейта. Поддерживает это племя шейха Джабера Али ас-Салима ас-Сабаха (с 1962 по 1963 г. он был министром электрификации и водоснабжения, а с 1964 по 1967 г. — министром национального руководства и информации Кувейта). Это объясняется тем, что его бабушка — жена эмира Салима Ибн Мубарака ас-Сабаха, правившего в Кувейте с 1917 по 1921 г., — была взята последним именно из этого племени. Кстати сказать, родной брат по отцу шейха Джабера — Салим Али ас-Салим ас-Сабах, в прошлом министр общественных работ (1962–1963 гг.), а в настоящем командующий национальной гвардией Кувейта, — входит в число десяти наиболее богатых людей мира.

Во время нашего разговора в дивании Хамеда Эйда аль-Мухэаля мы коснулись вопроса о верующих. Я рассказал ему, что в нашей стране существует свобода вероисповедания, что в нашем многонациональном государстве есть много мусульман. На поставленный прямо вопрос: «Какого вероисповедания придерживается доктор?» — я ответил, что я атеист. Это его не смутило, но он тут же не без гордости заявил, что он верующий, свято верит в Аллаха и строго соблюдает заповеди Корана. Он не курит, не пьет, но разрешает это делать в его присутствии другим. Правда, его старший сын, Мухаммед, придерживается несколько иных взглядов: он курит и с удовольствием выпивает. Несмотря на молодой возраст, Мухаммед успел уже побывать во всех арабских странах и во Франции и с восторгом отзывался о Париже и его увеселительных заведениях. Все это он успел рассказать мне, когда мы остались одни на обратном пути из Эль-Джахры в Эль-Кувейт, куда отец поручил ему отвезти нас.

Когда наша беседа с хозяином дома подходила к концу, к нему пришли еще несколько человек из его племени — жителей Эль-Джахры. Приветствовали они друг друга рукопожатием и трехкратным касанием носами. (Этот своеобразный ритуал приветствия я снял кинокамерой.) После этого младший по возрасту и положению, по обычаю племени, поцеловал старшего в нос. Весь этот день, который я провел у аль-Мухэаля, я имел возможность наблюдать подобное приветствие. При этом все целовали хозяина, а он никого не поцеловал. Видимо, у него к этому были все основания.