Три горсти земли
Шрифт:
Поехали молодые артисты квартиру осматривать. Мать и отца с собой в тачку посадили. Приехали. А там дома трёхуровневые. Чистота. Окурок плюнуть некуда. Охрана проводила новосельцев до хаты. Мамке Серёгиной плохо сделалось, когда увидала мебель швецкую, кухонную технику японску, коврики ирански. Заплохело женщине окончательно от такого комвортабельного обустройства. Она всю сознательную жизнь
бельишко в тазике о ребристую доску жулькала. Открыл Серёжа поилку. Бар называется. А там всякие бутыльки и флакончики-фанфорики. Ослепленный видом разнообразия, сковырнулся папа ихний. На кушетку пал и отдыхают во все лопатки. Отходили мужчину стаканом вина марочного. Папа хоть и не пьющий, но выпил, а чего не пить, когда всего много. Пока ужин собирали на стол, папа в креслах принялся спать с прихрапом. Жизнь устоялась, как самосидка в стакане. Можно и поспать всласть. Можно и на унитазе газету почитать о том, что в мире происходит соседнем.
Хорошо с деньгами жить.
В Дыртройти Сергей стоял в тиглях с расплавленным свинцом. В Квубеки плясал на мангале с углями. В Луверпуле ходил в ваннах с разными кислотами. А в городах Лундоне и Парыже Таня стреляла в мужа. Аттракцион назвала пуленепробиваемая пятка. Сначала она палила из пистолета Глок в бетонную садовую вазу. Разносила её в мелкие камушки. После этого стреляла в мужнины пятки. Многим от этого ужаса становилось плохо. Инфаркты с разными последствиями были. Что делать? В самой японской стране соорудили станок, чтобы валенки перепилить высокоскоростными алмазными фрезами. Ага. Перепилили. Станок захрустел внутренностями и задымил. Алмазные наклепки потом в зале собирали уборщицы японские две недели. Русским валенкам ничего не доспелось. Газеты писали о том, что будто бы под войлоком шибко секретная космическая броня наклеена. Провели экспертизу и доказали обратное. Популярность у наших артистов поднялась, как квашня на опаре. По миру полетели двойники и тройники. Но это не пугало Таню. Как менеджер, она была на своём месте. Талант открылся. Она по всему миру дома создала для девушек и женщин и назвала их Дома нетерпимости. Автобус пустила из многих городов до Лупоглазова. Аэропорт выстроила для самолетного посадочно-взлётного состояния. Акции по всему миру покупала. В промышленность отечественную вкладывала. Старалась, чтобы заводы людей рекламой затягивали к станкам, а не к пивбарам. У мужиков возникло желание получать зарплату, а не пособие, и норму выполнять. Рьянопьщим Таня водку свою придумала, от которой ничего, кроме веселья не бывает, но у этих граждан на лицах возникают полосы, как у зебров. Хочешь быть в полоску, пей. А хочешь стать человеком, сбавь скорость и дозу. Водка раздавалась бесплатно. Кто хоть раз перепьёт, у того на всю жизнь возникает отвращение, как от молочного киселя. Детские дома Таня все позакрывала, а детей передала безматерных и безотцовых в Ульи. Это что-то похожее на монастыри, где живут и работают граждане или гражданки, а на их попечении находятся ребятишки. Там развиваются, учатся грамоте и разным житейским премудростям. Это не простые поселения- это инкубаторы новых людей. Всем обиженным и пострадавшим от «пирамид» Татьяна выплатила деньги с процентами. Хотела и Аляску взять обратно и открыть на ней республику трезвости, но вышел запрет из Думы. Сказали, что нельзя народ лишать алкоголя, так как в нём много чего полезного, а чего спросила она, но ей ответили, что это наисекретнейшая медицинская тайна.
Прошел год, Таня не носится по круизам и спектакли не организует. Вся семья ждала наследницу. Родилась девочка по имени Варя. Такая самостоятельная на диво. Сама себе памперсы меняет, сама мамину кофту расстегивает и молочко добывает из нужного места. Всё боялись, что у ребенка будет наследована пимная болезнь, нет обошлось. Таня позвонила по телефонному радио и показала по эфиру дочку отцу и деду. Серёжа и папа Вадя были в африканском круизе по городам алмазодобывающих государств, контракты заключали на огранку камней, ведь Сережа до армии учился в училище по обработке ювелирных изделий. Не платили ни шута, а стырить каки-никаки отходы невозможно. На заводе резиновых изделий зарплату давали бракованными шинами, на монетном дворе люди получали медными грошами, а вот на заводе обрабатывающем алмазы, бриллиантами не расплачивались с рабочими. Никто не знает почему.
Приехали круизёры в родной Лупоглазов. Не узнать. Кругом сады банановы и ананасовы. Дети весёлые и умытые в парках на качельках раскачиваются. Автомашинов нет, а только велосипедистки и велосипедисты катят по проспектам. Воздух чистый как в родильном отделении. Народ счастливый до судорог в коленках. Заводы на окраинах работают во всю мощь. Дома строят день и ночь. Пришел парень из армии, а ему уже квартира и парта в институте подписана. Продукция выпускается наивысшего спроса и качества. Никакой безработицы, никакой преступности. Радоваются женщины, поднимают на самый высокий уровень количество народонаселения. Все с колясками, а остальные беременные гимнастикой занимаются и книжки читают о воспитании малышей, кто не хочет читать, на лекциях дремлют и пинетки вяжут.
Как брильянтову вазу взял Сергей свою дочку на руки. А тут мама Оксана вышла из кухни. Торт пекла. Мастерица она с детских лет. Улыбается, показывает новые зубы, выросшие на месте старых- кариесных. Научились зубы менять без пломбов и протезов.
– А говорили, что у ребенка валенки будут. Пророки. Доказывали, что по наследству передаётся овойлокование пимное, – говорил Сергей весело и счастливо.
Гудели Галькины почти неделю. Столы стояли аж до самого моста через речку Гарнаулку. Куда однажды на пляж пришел пацаном Сергуня с друзьями. Как народ ржал, увидев его в валенках, играющим в волейбол. Пиво текло без перерывов из бочек колёсных. Кому не хватило кружки, тот прямо из кастрюли по трубочке сосал Морсинское. Квасу не хватило на пятый день. Пришлось маме новый – заводить на хмелю, который им дед из деревни присылал. Он со своей бабушкой тоже участие принимать начинал, но уехал на третьи сутки. Огород у них в там один остался. Кот Дёма хоть и ловит мышек, но пропалывать грядки не захотел учиться. Ему по заборам больше нравится гулять. Такой он вырос самостоятельный.
Прабабушка всё с девочкой водилась. Учила её читать объявления в газете. Пива не пила, а вот окрошки похлебала с удовольствием. Охочая она до этого блюда. Даже зимой кушает. Дед Вадим отвозил транспортом уставших есть и пить до мест проживания и ночевки. Мороженое раздавали на перекрёстках всем желающим даром, но просили упаковку не кидать куда не надо, а только в урны. Порядок соблюдали четко. Дружинники помогали друг другу красные повязки поправлять. Пригласили и парней из МЧС, которые первыми пытались валенки пилить на мальчике двадцать лет назад. Самого тоже позвали, который медалью чету удостоил и помог с жильём. Конечно, речь сказал, тост поднял за здоровье. Говорил пылко и горячо. Хвалил своих граждан за восстановление порушенного перестройкой сельского хозяйства и промышленности разного назначения.
Я был там. Событие не простое. Почти как праздник урожая, но летом. Видел, как Варечка, сидя на коленках у папы Серёжи, вдруг заулыбалась, повернула головку и похлопала его по носу. Сергей покачал головой. Тут дед Вадя подошел с бутылочкой. Он молоко грел внучке. Оказалось, что подмочила дочка папу. Смех поднялся. Вадим внучку взял, а Сергей пошел брюки менять. Тут валенки и снялись. Теперь они стоят в музее на своём месте. Если кто-то не слушает родителей, может эти валенки примерить, а что будет, потом я не отвечаю за последствия.
2004 год, лето.
ДРУЗЬЯ
Перестройка началась. Народ и подумать тогда не мог, что жить придется самому, не ожидая подарков свыше. Кто умный ваучеры загнал и сразу записался в олигархи, а кто не сообразил, что народ начали дурить в полную силу, тот с важным видом вкладывал в разные фонды и прочую муру, ожидая обещанных двух автомашин на каждый ваучер. Дураку было понятно, что обманут обещалкины. Как верили, как поверили! Мыслимо ли дело так свой народ обдурить. В какой-нибудь стране этих брехунов привлекли бы к суду, но это в какой нибудь. Тут надо отличать палец от морковки. Лимит скоро кончился на поступление в олигархи, как и кончилась работа. Ага, а выражения, что она родименькая не волк, никуда не убежит, а то, что дурака работа любит, нельзя не забыть. Так и получилось, что дураков пруд пруди, а работа стала редкостью, как зелёные алмазы. Пошли граждане искать работу. Легче в стогу иголку нашарить голым задом, чем на работу по своей специальности пристрогаться.
Вокруг нашего города Лупоглазова, где перестраивались все- от малого до старого, леса жутко дремучие. Непроезжимые и непроходимые. В самой сырой глухомани, куда ни то, что почта не доходила, а просто не ступала нога снежного человека, селились соловьи. Своими трелями заманивали грибников и ягодников, а потом находили их без документов и без талонов. Естественно, и без билетов на электричку. Кроме соловьев в нашем лесу жили без прописки русалки, лешие и водяные. Русалки пацанов на дно утаскивали. Лешие девчонок щекотали за пятки. А про водяных никому ничего не известно плохого.
Навострились наши безработные грибы пилить и в заграницы отправлять в сухом, жареном виде, а то просто сырыми. Это одна тётя Мадакаха из депутатов родом посоветовала всем гражданам заняться грибами и возить их тачками и самолетами в центральные европейские города. У кого работы нет, можно открывать грибные кооперативы. Чего их выращивать, коли у каждой помойки этих трюхелей как пустых полторашек. Так народ и сделал. Ничего срамного в этом нет. Закон разрешает.
Грибы у нас родятся огромадные. Говорят, что из-за последствий полигонной деятельности, что неподалёку полигонил. Под шляпами в дождь по три телеги с коньми спасались. Находили и побольше, но только мухоморовные. Дух от них не полезный. Как после халявного перепоя. Мальчишки грибы пилят, грузят на подводы и везут на станцию. Конечно, русалков они обстерегаются. Задабривают чем-нибудь. То кириешков привезут, то мороженого, а то просто пирожков с капустой, а сладкого они не любят, зубы берегут. Конфеты пацаны сами кушали, если кто брал с собой. Водку или там красное лучше им не показывать. Пропадешь потом со стыда. Курящих тоже не балуют вниманием. Оно понятно изо рта вонище. Кто ж согласен поцеловать такого. Ну жевали смолу или какую жвачку, отбивающую смрад. Выходили как-то из неловкого положения.