Три ипостаси Божества
Шрифт:
Слева, из тени деревьев, появилась фигура.
– Сидите здесь, вдвоем, развлекаетесь, без меня!
Сонная Триш подошла и уселась рядом с ними.
– Луна слишком яркая, не заснуть, – солгала Садина. Триш опекала Садину даже в мелочах. Садина глубоко вздохнет, Триш тут же спросит – а что случилось? Впрочем, это не надоедало. Садина взяла в руку ладонь подруги и крепко пожала. Она любила Триш, любила сильно и искренне. Просто ей так не хватало той простоты и легкости, что освещали их отношения на острове, где самое плохое, что могло случиться – это получить взбучку от старших за то, что заплыла слишком далеко. Здесь же из-за каждого угла выглядывала смерть, и после того, как ее похитили, Триш, похоже, так и ждет, что случится что-то плохое. Может быть, даже хочет, чтобы это плохое случилось, чтобы не мучиться неопределенностью.
– Прости, что разбудили, – сказал старина Фрайпан.
– Я почувствовала, что Садины нет, и испугалась. А потом увидела тени у костра.
Триш пыталась говорить спокойно, но даже здесь, в темноте, Садина видела, как та волновалась, и это волнение передалось самой Садине.
– Все в порядке, – сказала она, пытаясь успокоить подругу. – Мне просто не спалось.
Фрайпан же вытащил карманного формата книгу. Это была Книга Ньюта.
– Если хочешь заснуть, почитай на ночь, – сказал он.
– Ты, наверное, читал это миллион раз, – предположила Триш. – Странно, что не запомнил наизусть.
– Я запомнил, – отозвался Фрайпан. – Почти все.
– Мне стыдно признаться, – сказала Садина, – но хотя Ньют мне двоюродный дед, я читала эту книгу только в начальной школе.
Фрайпан пожал плечами и похлопал по обложке ладонью.
– Видишь ли, – начал объяснять он, – Ньют не был богом, и книга совсем не об этом. Он был человеком. Храбрым, на которого всегда можно было положиться. Он всегда чувствовал ответственность за свою группу, точно так же, как вы чувствуете ответственность за свою. У тебя больше сходств с твоим двоюродным дедом, чем различий.
Но жизнь Садины, как она это чувствовала, настолько отличалась от жизни Ньюта, что слова Фрайпана показались ей дикими и нелепыми.
Тот же между тем продолжал:
– Я читаю это для того, чтобы не дать своим мыслям отправиться туда, где им не место. Когда я читаю эту книгу, я слышу голос Ньюта, и это чертовски успокаивает.
Садина всегда думала о Ньюте как о герое мифологической легенды, и она была благодарна Фрайпану – он помог ей понять, что ее двоюродный дед был таким же подростком, каким и она когда-то.
– Ты действительно считаешь, что я похожа на Ньюта, или же просто хочешь меня успокоить? – спросила она.
Фрайпан покачал головой.
– У тебя есть его доброта, его инстинкты. Все будет хорошо. Не думай, что кровь, которая течет в тебе, это какое-то тяжкое бремя. Нет! Для тебя это возможность осуществить свое предназначение. Это – основа жизни для будущих поколений.
Триш склонилась к Садине и поцеловала ее в щеку.
– Спасибо! – сказала Садина. – И все-таки ты зря беспокоилась.
– Я иду баиньки, – сказала Триш. – Целый день таскаться по лесам, а потом еще и ночью глаз не смыкать – это не по мне.
Она вновь поцеловала Садину и прошептала:
– Я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке.
Садина кивнула.
– Я за тобой. А то Доминик, как петух, запоет свою утреннюю песню при первых лучах солнца.
Она подошла к костру и подложила в огонь несколько веток, сложив их там наподобие каркаса юрты.
– А ты будешь спать? – спросила она Фрайпана.
– Может, буду, а, может, и нет, – отозвался старик.
Он выпрямился и посмотрел Садине в глаза.
– Держись, детка, – сказал он. – Все будет отлично!
Услышав слова Фрайпана, Садина порывисто обняла старика: больше всего ей было нужно именно это – чтобы кто-то сказал ей, что все будет отлично. И Фрайпан, этот легендарный Глэйдер, который видел в своей жизни куда больше страшных опасностей, чем любой обычный человек, говорит ей это с искренностью, на которую способны лишь великие и чистые души!
– И у тебя все будет отлично! – сказала она. – Мы вместе идем на Аляску.
Обнимая старика, она чувствовала в его объятии силу всех тех, кто прошел с ним через Глэйд – Ньюта, Томаса, Минхо, Терезы… Они все словно стояли сейчас перед Садиной.
– Аляска… – коротко рассмеялся Фрайпан, отстраняясь. – Не говори мне про Аляску. Аляска не для меня.
Садина всмотрелась в лицо Фрайпана, не уверенная, что поняла его правильно.
– Ты не…
– Не в этой жизни, – сказал старик и покачал головой.
– Но…
Слова изменили Садине. Может быть, разбудить всех в лагере и закричать, что Фрайпан оставляет их? Но это убьет его. А если не сказать, это убьет ее, Садину.
– Но как же так… – наконец выдавила она из себя. – Я не смогу без тебя!
– Прости, детка. Мне очень жаль, – отозвался Фрайпан и, отвернувшись, занялся костром.
Александра
Она пристально смотрела на стеклянный ящик, в котором покоилась голова Николаса, поглаживая его ребра кончиками пальцев. Как ей хотелось, чтобы этот ужас навсегда оставил ее, ушел из ее жизни! Можно вызвать Маннуса и приказать ему забрать голову и похоронить в океане. В конце концов, ведь это именно он убил Николаса, а в обязанности наемного убийцы входит и утилизация тела убитого. А можно отдать голову Флинту, и пусть он скормит ее диким свиньям, живущим в окрестностях города, хотя этот тип просто по определению не способен хранить секреты, а если он видит мертвеца, у него просто коленки подкашиваются. Нет, пожалуй, лучшее место для захоронения – глубоко под землей, в развалинах Лабиринта.
Она сама отправится туда глубокой ночью, при свете Авроры Гиперборейской. Закапывать голову она не станет. Оставит на виду – как предостережение Михаилу. Пусть помнит, куда бы ни понесли его ноги, об этой гниющей плоти. Помнит, где бы ни оказался во время этих своих многонедельных отлучек. Александра видела Михаила, который, подобно сорвавшемуся с цепи безумцу, скитается в закоулках Лабиринта. Ей не всегда был понятен его маршрут, но то, что он упорно нарезает круги по Лабиринту, было очевидно. Хотя, может быть, он просто странствует в лабиринтах своего сознания. Несмотря на то, что Александра была способна дистанционно контролировать сознание Михаила, его безумие временами блокировало эту способность, и на табло ее внутреннего взора, словно зияющие дыры, возникали темные пятна.