Три изысканных детектива (сборник)
Шрифт:
К ним подошел молодой человек. Несмотря на то, что был одет по последней моде, он казался среди присутствующих чужаком. Загорелая кожа, чисто выбритый подбородок, прозрачные голубые глаза, упругая, решительная, но лишенная изящества походка — он напоминал крестьянина, заблудившегося в городе.
— Позвольте представить вам Шарля Дорселя, секретаря моего кузена Антуана. Меня зовут Алексис Уоллере, я профессор геологии. С кем имею честь?
— Виктор Легри, книготорговец, улица Сен-Пер, восемнадцать. Ваш кузен заходил к нам в лавку и выражал желание поговорить с моим компаньоном — месье Кэндзи Мори. Я предположил, что он хочет продать библиотеку…
— Неужели он решил расстаться со своими книгами? Очень странно. Какая муха его укусила, вы не знаете, Шарль?
— Нет… Продать книги — это вряд ли. Он бы мне сказал.
— Странно, что кузен запаздывает, — снова перевел взгляд на Виктора Уоллере. — Обычно он по-военному пунктуален. Мы с ним живем в одном доме, но у нас разное расписание. Быть может, у него встреча.
— Именно так, месье дю Уссуа в Медоне, с профессором Гере, — сообщил Шарль с некоторым раздражением. — Он составляет доклад для журнала «Вокруг света». Ловите момент, Алексис. Вы можете загнать месье Легри свои книжки и купить камни!
— «Загнать»! Когда вы только научитесь нормально выражаться? Я хочу их продать.
Шарль Дорсель уставился на Алексиса Уоллерса с откровенной неприязнью. Он говорил с легким акцентом, происхождение которого Виктору не удавалось распознать.
— Загнать или сбыть, главное — цена, не так ли? — И Дорсель подмигнул Виктору. — Месье Легри, глядите, — он указал на невысокого сутулого человечка с черным портфелем подмышкой, — это месье Лакасань, бывший смотритель музея. Он безуспешно разыскивает «Смешные драгоценные камни» Поклена, [46] у вас случайно не найдется этой вещицы?
46
В русском переводе пьесы Мольера (настоящее имя — Жан-Батист Поклен) закрепилось название «Смешные жеманницы».
— Нет ничего невозможного, — рассмеявшись, ответил Виктор. — Один клиент с пеной у рта доказывал мне, что автором «Рассуждения о методе» является не Декарт, а некий Картезий. [47]
— Мы это обсудим, — обронил Алексис Уоллере, — но месье дю Уссуа не имеет права опаздывать на занятия со студентами.
— Что ж, в таком случае, прощаюсь, — объявил Виктор.
У улицы Кювье он остановился, вернулся назад, придал лицу тупое выражение, подошел к сторожу и вцепился ему в рукав:
47
Речь идет о французском написании фамилии Декарта (Ren'e Descartes) и латинском (Renatus Cartesius).
— Такие красивые часы… Я бы оставил их себе, да мой товарищ уверил меня, будто они принадлежат месье дю Уссуа. Мой долг вернуть их!
— Вам придется подождать, у месье в три часа начались занятия.
— Нет, дю Уссуа вернулся домой из-за приступа мигрени.
— Оставьте часы, я ему передам, — проворчал сторож.
— За кого вы меня принимаете, старина? Не то чтобы я не доверял вам, но на мне лежит моральная ответственность…
— А кто докажет, что вы сами, месье, не приберете часики себе?..
— Что?! — вскричал Виктор. — Вы осмеливаетесь сомневаться в порядочности Гийома Эльзевира, главногоспециалиста по термитам? Я запрещаю…
— Ну-ну, придержите коней, — проворчал сторож и сверился со списком. — Мсье дю Уссуа живет на улице Шарло, двадцать восемь.
Тут Виктор заметил выходящего из здания Алексиса Уоллерса и поспешил скрыться.
…Таша услышала, как в замочной скважине повернулся ключ, и поспешно спрятала письмо, которое уже выучила наизусть.
Она пересела к мольберту и изобразила глубокую сосредоточенность. Сердце глухо стучало в груди. Завтра! Завтра она бросится к нему в объятия — после стольких лет разлуки!
Она почувствовала, как губы Виктора коснулись ее волос и шеи, но не осмелилась повернуться, опасаясь, что он заметит, как она взволнована.
— Дорогая, переоденься. Мы ужинаем в ресторане. Ты пишешь портрет мадам Пиньо?
Виктор прошел к умывальнику, умылся, вытер лицо полотенцем, вернулся к Таша и обнял ее за талию.
— Давай съездим куда-нибудь вдвоем. Как насчет Бретани? Там прекрасный свет, ты сможешь писать на свежем воздухе.
— Я не… — она замялась, — Виктор, я уезжаю. Это такая удача, выставка… в Барбизоне, и…
— Когда ты узнала о ней?
— Совсем недавно.
— Может, мне поехать с тобой? Я бы фотографировал там пейзажи.
— Ты же занят в лавке.
Он кивнул и обнял ее еще крепче:
— Ну да, но ведь Барбизон — не в Америке.
— Дорогой, не обижайся, но ты ведь занимаешься фотографией в одиночку, кстати, как и расследованиями. Я — из того же теста.
— Понимаю, — сконфуженно произнес Виктор. — Прости, это сильнее меня, но я не испытываю ни малейшей симпатии к художникам, с которыми ты якшаешься.
— Именно поэтому тебе лучше со мной не ехать.
Виктор помрачнел, словно мальчишка, который потянулся за сладостями и получил по рукам. Ему хотелось постоянно видеть Таша, его восхищал каждый ее жест, каждое слово. Он испытывал неистовое желание обладать ею безраздельно и чувствовал, что, отпустив, утратит часть самого себя.
Таша же поняла, что решимость оставляет ее. Впервые она испугалась, что может потерять Виктора.
— Это всего на три дня, — прошептала она.
Они стояли лицом к лицу, и она уже готова была рассказать ему правду. Но тут он наклонился и поцеловал ее в щеку, избавив от необходимости принять решение.
— Давай-ка, одевайся.
Она улыбнулась. У него потеплело на сердце, и тревога улетучилась.
Месье Риве остановился у входа в церковь Сент-Эсташ, перекрестился и свистом подозвал пса, задержавшегося у уличного фонаря. Вечерний моцион приносил месье Риве много положительных эмоций. Он любил этот вечерний час, когда, поужинав в комнатке позади галантерейной лавки, которую держал вместе с супругой, ненадолго становился свободным человеком. Вместе с Милордом они бродили по улицам, в зависимости от настроения и дум выбирая разные маршруты. Иногда направлялись к рынку Лe-Аль, порой прогуливались по кварталу Маре, а в этот раз по взаимному согласию выбрали улицу Турбиго. «Прогулка с папой», как называл ее сам месье Риве, привела их к улице Гранд-Трюандри, с которой была связана легенда о несчастной девушке Агнесс Хельбик, жившей во времена правления Филиппа-Августа. Она решила, что возлюбленный предал ее, и утопилась. Месье Риве был любителем старинных трагических историй и, пока Милорд рысцой перебегал от фонарей к деревьям, вынюхивая собачьи новости, воображал себя героем какой-нибудь легенды.