Три изысканных детектива (сборник)
Шрифт:
Мужчина в брандебуре поправил меховую шапку и легко взбежал по ступенькам крыльца.
— Черт побери! Гусар и с ним два шпика!
Не выпуская из рук кадила, Фортунат де Виньоль вдел ноги в растоптанные домашние туфли, прошаркал по вестибюлю, прокрался в конец коридора и одним глазом заглянул в приоткрытую дверь гостиной.
Его дочь Габриэль лежала на диване, прижав руки к сердцу. Люси, ее камеристка, горестно поджав губы, промокала ей глаза платочком.
— Вавилонская блудница! — прошипел Фортунат; он не выносил Люси.
Алексис Уоллере и Шарль Дорсель стояли у камина, повернувшись к человеку в брандебуре. Тот подошел к безутешной Габриэль.
— Примите мои искренние соболезнования, мадам дю Уссуа, и позвольте представиться: инспектор Лекашер. Понимаю, вам сейчас очень тяжело, но я задам всего пару вопросов. Простая формальность. Итак, ваш супруг ушел из дома в прошлую пятницу довольно рано?
— Да, он всегда выходит рано. В тот день он должен был забрать документы из музея, а потом уехать в Медон на четыре дня. С профессором Гере. Я поднялась в восемь. Мы позавтракали.
— Мы?
— Месье Уоллере, месье Дорсель, мадемуазель Робен и я. Мой отец не выходил из своей комнаты, он очень стар и немного не в себе. Он ни с кем не общается, кроме Бертиль Пио, нашей кухарки. Она готовит ему отдельно.
Фортунат, завернувшийся в тень, как в плащ, возмущенно сплюнул.
«Вот уж поистине дочерняя благодарность! Назвать меня сумасшедшим! Висельники! Тратят мои деньги, а мне приходится их выпрашивать… А этот жулик в мундире, чем он промышляет?»
Инспектор вытащил из кармана коробочку с леденцами и машинально переложил их из одной руки в другую.
— Что вы делали потом?
— Потом была примерка у… О, это невыносимо. Я так устала! Люси…
— Я вышла около девяти, — заговорила Люси Робен, — именно я приношу хозяину корреспонденцию. В одиннадцать я встретилась с мадам Габриэль на улице Рише — у мадам Кусине. Мадам заказала ей два платья на весну. Мы перекусили в городе и отправились за покупками. К семнадцати часам мы вернулись. Месье Уоллере и месье Дорсель работали здесь над диссертацией. Августина — это горничная — подала нам легкий обед, после чего я доехала на фиакре до улицы Виктуар — там у меня была назначена встреча с ювелиром мадам. Я вернулась к ужину. Боже правый! Бедный месье дю Уссуа! Подумать только, пережить столько опасностей в дальних странствиях и быть убитым в Париже! Как это ужасно! Инспектор, быть может, на этом закончим? Мадам устала…
— Разумеется, — ответил инспектор, — мое почтение, дамы.
Фортунат де Виньоль потрясенно сглотнул.
«Антуан убит?! Невероятно. Черт возьми, проклятие сделало свое дело».
— Инспектор, — произнес Алексис Уоллере, — вы подозреваете в убийстве моего кузена кого-то из членов семьи?
— Нет, конечно же нет, месье. Но дело в том… Понимаете, я должен составить полный отчет. Судмедэксперт установил, что смерть наступила примерно за шестьдесят два часа до момента обнаружения тела. Это отсылает нас к пятнице. Определить точное время смерти проблематично. Итак, в пятницу вы были здесь…
— Месье Дорсель и я весь день разбирали записи Антуана.
— Позвольте возразить, Алексис, — заметил Шарль Дорсель, — утром вы отсутствовали.
— Ах, да! Так и есть. Я встречался с коллегой на бульваре Сен-Жермен. Он подтвердит.
— А как насчет вас, месье Дорсель? — повернулся к нему инспектор.
— А я был тут. Спросите у прислуги.
— Хорошо, хорошо, — одобрительно пробормотал инспектор, засовывая леденцы обратно в карман, — не буду вам больше докучать. По моему мнению, месье дю Уссуа стал жертвой гнусного преступления, и…
— Прошу прощения, — перебил его Алексис Уоллере и распахнул дверь.
За ней кто-то стоял, вжавшись в стену.
— Фортунат, что вы тут вынюхиваете?
Фортунат де Виньоль подскочил, как ужаленный, и его шейный платок упал на пол. Он прижал кадило к груди и медленно попятился. Алексис расхохотался.
— Что это за запах? Никак, опиум?
— Смейтесь-смейтесь, господин фанфарон, — огрызнулся Фортунат, — хорошо смеется тот, кто смеется последним.
— Мы об этом еще поговорим, а сейчас вам пора спать, — сурово произнес Алексис, беря Фортуната под локоть.
— Изыди, интриган! Это все из-за той проклятой штуковины! К ней вообще нельзя прикасаться, слышишь? Господи, спаси и помилуй Твоего смиренного раба! Помоги мне найти способ уберечь всех нас от колдовства!
Фортунат почти беззвучно прошептал последние слова: ему не хватало воздуха. Он развернулся и поковылял прочь.
— Эй, Фортунат, постойте! Вы уронили…
В ответ раздался скорбный глас:
— Господи, скажи им, чтобы они никогда не трогали эту вещь! Скажи им!
Алексис наклонился, подобрал платок, глянул на него, скомкал и небрежно сунул в карман.
— Старик окончательно свихнулся, — тихо произнес женский голос.
Алексис вздрогнул и обернулся.
— Вы были здесь?
— Да. Инспектор решил сделать перерыв.
— Как Габриэль?
— Прилегла. Я распорядилась насчет церебрина.
…Фортунат проснулся с ощущением, что ему трудно дышать. В первый момент он подумал, что это любимый ретривер лежит у него на груди, и ему даже показалось, что он слышит шумное дыхание собаки. Старик хотел приласкать Ангеррана, но протянутая рука шарила в пустоте. Только тогда он вспомнил, что его верный друг лежит в подвале, на льду.
«Я последний».
Внезапно он почувствовал себя одиноким и смертельно уставшим. Волна ностальгии подхватила его.
«Ах! Если бы молодость знала, если бы старость могла! [56] »
56
Из эпиграммы французского писателя и филолога-полиглота Анри Этьена (1531–1598).