Три королевских слова
Шрифт:
Но что-то толкает меня в грудь, и я с сожалением покидаю и это место, и это время.
Двигаться.
Мне надо двигаться, надо догнать ускользающее, невозможное, унесенное ветром…
А вообще преподаватели по всем предметам у нас были замечательные – Завод следил за этим. И училась я без проблем. Если честно, мне даже в голову не приходило, что можно добровольно отказаться познавать что-то новое. Так что школу я закончила с золотой медалью, без помощи каких-либо сверхъестественных сил.
Я, как и мама когда-то, не отказалась от инициации ведьмовского
Бытовую магию Империя тоже не одобряла, но, чего греха таить, по мелочи жульничали все. Бороться с этим было невозможно, и власти смотрели на это сквозь пальцы.
Отец и мать обладали яркими магическими индивидуальностями и щедро делились своими знаниями со мной. В результате я умела гораздо больше, чем положено несовершеннолетней особе. Тем не менее об Академии Государственной магии мне никогда не мечталось, потому что тогда в процессе учебы пришлось бы совершать достаточно неприятные поступки, к которым у меня не было никакой склонности. Да и после окончания Академии ведьмы были обязаны отработать длительный срок на императорской службе. А я хотела так же, как и мама, закончить библиотечный факультет Смольного института, найти свою библиотеку, пустить в ней корни и тихо-мирно жить в согласии с самой собой и окружающими.
Родители никогда не настаивали на моем продвижении по магической лестнице. Напротив, смеясь, отец говорил, что в наше время встретить скромную ведьму – это неслыханная удача, а уж он такой счастливец, что ему повезло дважды.
– Мы не скромные, мы ленивые, – отшучивалась мама. – Ты просто еще не видел, на что способны лентяи, если потыкать в них палочкой и заставить что-то делать. Да мы горы свернем, лишь бы нас оставили в покое.
Мама была не только сильной ведьмой, но и мастером сейда, однако так и осталась хранителем маленькой заводской библиотеки в нашей зачарованной долине. Я в полной мере унаследовала от нее отсутствие амбиций.
Правда, надо отметить, что на мамином попечении оказались такие своеобычные экземпляры, что с ними справился бы далеко не каждый библиотекарь. Маме было чем гордиться.
Когда мне исполнилось семнадцать, надо мной нависла угроза в виде Имперского Реестра. Всех, достигших магического совершеннолетия, подвергали официальному испытанию. Если испытуемый показывал высокий магический потенциал, его имя попадало в Реестр. Это означало автоматическое направление на экзамены в Академию, карьеру в госструктурах и существенно повышало шансы приблизиться ко двору Императора.
На самом деле нависшей угрозой Реестр воспринимала только я. Все остальные считали его звездной лотереей, где каждый билет – выигрышный. Инспектора из Отборочной комиссии встречали как посланца небес.
Снова слышу флейту, и снова солнечно.
Апрель.
У нас семейный совет.
– Девчонкам там вообще нечего
– Котов лелеять, – поддакивает манул Лева, мамин фамильяр. Вообще-то его зовут Левиафан, но в нашей семье он быстро превратился в Леву или Левонтия – в зависимости от поведения фамильяра. Манул избрал местом своего обитания заводскую библиотеку, но иногда удостаивал визитами и наш дом. В гостиной для него поставлен небольшой диванчик, накрытый старым жаккардовым покрывалом с вытянутыми нитками, и сейчас он валяется на нем, свесив толстый хвост до самого пола.
– Ага. Крестиком вышивать – тоже хорошее занятие, – добавляет мама с серьезным лицом. И фыркает на папу: – Шовинист!
– Кто шовинист?! Я шовинист?! – Отец озадаченно чешет подбородок сквозь курчавую рыжую бороду. Потом вздыхает: – Ах, да… совсем забыл… да, я шовинист. Но чертовски обаятельный шовинист, и за это вы должны мне все прощать. Данька, поступай в университет, на физмат.
– Пап, ты чего? – таращу я глаза. – Я физику и математику, конечно, знаю, но не особо люблю… это совершенно другая магия, не моя. И кем я работать-то буду? Сумасшедшим ученым?
– Какое «работать», ребенок? – веселится папа. – Там будет полно вумных мужиков, они тебя с руками оторвут. Замуж выйдешь, и пожалуйста: ландшафтный дизайн, скрапбукинг… моих вумных внуков воспитывать будешь.
– И котов, – добавляет Лева. – Моих внуков, они тоже не дураки будут.
Мама начинает сердиться.
– Андрей! Левонтий! Прекратите хохмить, не сбивайте ребенка с толку! Данечка, не слушай этих шутов гороховых, детка. Ты должна сама решить, куда тебе хочется поступать.
Папа вскидывает руки в примиряющем жесте.
– Все-все-все! Светлейшая Илария сердится, я в ужасе умолкаю.
Папа, согнувшись в почтительном поклоне, целует маме кончики пальцев.
Я отвожу глаза. Взгляды, которыми обмениваются родители, явно предназначены только для двоих. Однажды я попросила маму рассказать, как они с отцом познакомились, и мама отчего-то смутилась и погрустнела. Она вскользь обмолвилась, что «все было не так просто», что они с папой прошли долгий и сложный путь, и начало их отношений было омрачено какими-то темными обстоятельствами, в которые меня еще рано посвящать. Мне пришлось удовольствоваться обещанием, что мы вернемся к этой теме, когда я стану постарше.
Не представляю, что за тайны могут быть у моих родителей. По-моему, они до сих пор влюблены друг в друга, как в молодости…
Впрочем, мое романтическое воображение давно уже состряпало мелодраматическую историю, где юная мама «другому отдана» и собирается быть «век ему верна», но тут появляется отец (на белом коне, а как же!), и – после трагической сцены расставания с прежним женихом – мама падает в папины объятия. Ничего более темного я себе представить не могла.
…Откуда-то издалека доносится смешок, и шершавый голосок произносит: