Три короны для Мертвой Киирис

Субботина Айя

Раслер взял ее за руку и повел в сторону белесого холма. Отсюда он казался далеким, как будто находился в нескольких часах езды верхом, но они добрались за пару минут. Киирис невольно плотнее прижалась к плечу Раслера, когда увидела, что это вовсе не холм. Они стояли у подножия костяной насыпи, такой огромной, что Киирис не могла увидеть вершину. Обугленные черепа смотрели на незваных гостей с явной неприязнью. Киирис поддалась вперед, когда заметила какую-то возню справа. Пригляделась — и зажала ладоням рот, чтобы не закричать. Конечно, это всего лишь воспоминание, эхо чужой памяти и его невозможно потревожить,

но оно было слишком реальным.

— Я не знал, что делать, — сказал Раслер и его голос впервые предательски дрогнул. — Я должен был что-то сделать для всех них.

Киирис подошла ближе, присела около мальчишки на корточки. Тот поднял голову, как будто мог видеть ее. Подслеповатый заплаканный взгляд просочился сквозь нее, влага на щеках давно высохла, превратила пепел в грязные разводы. Боги, да ему всего десять лет! Юный Раслер пропускал прах сквозь пальцы и, шмыгая носом, выуживал оттуда осколки костей, чтобы присоединить их к куче. Сколько же времени он здесь провел?

— Я не мог не слышать их голоса, — продолжал говорить Наследник костей. — Они кричали так громко. Столько боли, столько отчаяния.

— Твоя теургия — их дар? — догадалась Киирис. Повинуясь импульсу, запустила ладонь в пепел, но тот превратился в ничто. Для нее это прошлое было лишь туманов на утренней реке: можно посмотреть, но, как ни старайся, нельзя потрогать.

— Да, Кровь богов. С тех пор они всегда со мной.

— Ты слышишь Поток?! — Она взвилась на ноги, схватила его за запястье обнаженной руки, наплевав на то, что голодная теругия терзает ее плоть.

Наследник костей просто кивнул и грустно улыбнулся. Настойчиво высвободил руку и сжал пальцы в кулак. Чернильные вены изуродовали бледную кожу, частые удары его сердца пульсировали в этих потоках яда, который стремительно убивал его изнутри.

— Я не просил давать мне что-то, Киирис. Думаю, тогда во мне говорил испуганный ребенок: я видел, что сделал Дэйн и я не сделал ничего, чтобы его остановить.

— Ты не мог.

— Мог, Кров богов. Если кто и мог остановить императора, то лишь я.

— Ты не мог быть так силен…

— Я — нет, но мой отец был куда более одаренным теургом, чем сумасшедший родитель Рунна. Никому из смертных не позволено владеть такой силой, Кровь богов, и кому, как ни тебе, знать об этом.

Она кивнула, оглянулась на мальчика: его щуплое тело в грязных одеждах королевского наследника покрылось рябью, а потом и вовсе растаяло, напоследок подарив мейритине еще один пустой зареванный взгляд. Прошло десять лет, но с тех пор глаза Раслера остались такими же: мертвецки безучастными ко всему, что творилось вокруг. Он словно и не жил, а лишь отсчитывал дни с того ужасного события, которое навеки разрушило старый порядок. Вот только то, что выросло на руинах пока что мало походило на достойную замену.

— В этом нет твоей вины, Раслер, — попыталась разубедить его Киирис. Как знать, возможно, если он перестанет нести на себе бремя чудовищного поступка Дэйна, то, наконец, найдет мир в душе.

— Ты не понимаешь, Киирис, — прямо мотал головой Наследник костей. И отходил всякий раз, когда она пыталась приблизиться. — Я помог своему отцу стать сильнее.

— Тебе было десять…

— Я был лучшим теургом на всем Рухане! — яростно перебил ее Раслер. — Дэйн собирался создать

империю, но для этого ему нужно было разрушить старый порядок. Я видел записи его отца. Кровь богов, и, поверь мне на слово, они безумны и полны сумасшедших идей. Что это за идеальный мир, где за свободу сотни людей, должны отдать свои жизни тысячи? Я спрашиваю тебя — что это за сраный мир?!

От натуги вены на его шее вздыбились, глаза лихорадочно запылали, выжигая Киирис откуда-то изнутри, отнимая все то немного хорошее и светлое, что она с таким трудом хранила для минут отчаяния.

— Тебе не нужен мой ответ, Наследник тени, — мягко, чтобы затушить его боль, ответила она.

— Ты знаешь, каким он был? — продолжил задавать вопросы Раслер, будто и не услышал ее последних слов. — Знаешь, что он был за человек, Дэйн — наследник маленького королевства? Он был искрой, от которой загорались все вокруг: он мог и мертвого запалить своими идеями. Потому что, как и его безумный отец, был одержим мыслями о новом мире. О каком-то идеальном будущем, в котором нэтрезы будут свободными и подарят эту свободу остальным. Что Нерушимый Аспект — это кандалы, которые мейриты оделили на нас из страха, что однажды мы дотянемся до них и сместим с пьедестала.

— Это не так, — одними губами сказала Киирис, хоть ему и не требовался ее ответ.

— Ты это знаешь и теперь это знаю я, но тогда мы видели лишь Дэйна: его азарт, его силу, его уверенность в том, что каждый шаг — он правильный. И что пара капель крови — справедливая цена за будущее, где смертные сами будут решать свою судьбу. Мы все горели вместе с ним: мой отец, королева, армия. Даже крестьяне и прокаженные. Мы все верили, что Дэйн сотворит чудо. Потому что мы все боялись даже помыслить о том, что он собирался совершить. Мы все были трусами, Кровь богов. Трусами, которым Дэйн подарил веру.

— Это не вера, это обман.

— Одно и то же, — отмахнулся от ее слов Раслер. — Дай заблудшей душе луч света — и она пойдет к нему, не задумываясь, солнце это или сжирающее пламя.

— Твой отец помог Дэйну разрушить Аспект?

— Да. — Раслер с трудом протолкнул слова в горло. — Он не был так одарен, как Туард, но я знал многое и охотно делился знаниями. Понятия не имею, откуда это во мне, говорят, я таким родился.

Киирис вспомнила рассказ Дэйна о том, что Рунн оказался совершенно «глухим» к теургии, в то время как его брат от другого мужчины родился едва ли ни чистым ее сосредоточением. Ничего удивительного, что Рунн так ненавидит младшего: в нем сосредоточено все то, чего Наследник тени так страстно желал для себя самого.

— Как вы разрушили Аспект? Это невозможно.

— Все, что создано, можно разрушить, Кровь богов. Просто цена может оказаться слишком высока. Некоторые отступают, поступают, как им кажется, малодушно. А друге идут до конца. Я остановился у края, потому что я очень-очень испугался. Потому что увидел, к чему приведет наша жажда свободы, но Дэйн и отец оказались решительнее. Иногда мне кажется, что в последнюю минуту отец все-таки увидел последствия их поступка, возможно одумался и попытался остановить Дэйна. Но это лишь мои догадки. — Раслер криво усмехнулся. — Наивное детское желание хранить в памяти светлый образ последнего романтика, а не сумасшедшего одержимого фанатика.