Три лица Януса
Шрифт:
– Можете ехать, - сказал старший патруля, - только возьмите влево, через Амалиенау. Впереди дорога перекрыта - разбирают развалины после ночной бомбардировки.
Через час после того как офицер-танкист остановил на шоссе бронетранспортер, его можно было увидеть у здания Центрального телеграфа, а через два часа он был уже неподалеку от форта "Дер Дона".
Если б комендант лагеря военнопленных встретил этого офицера на улице, вряд ли он узнал бы в нем русского, давно ликвидированного службой СД. Август Гайлитис, в кармане которого лежали безупречные документы, отлично справлялся с ролью немецкого офицера.
Вернер фон Шлиден не любил приглашать к себе в гости. С друзьями он встречался на их квартирах, в ресторане или еще где-нибудь. Но это обстоятельство никем не замечалось, ведь кошелек Вернера всегда был широко открыт для приятелей, друзей и собутыльников, и этого для них было достаточно.
На этот раз майор изменил своим привычкам. Сегодня у него в гостях был оберштурмфюрер СС Гельмут фон Дитрих.
Причина для кутежа имелась основательная: присвоение фон Шлидену майорского чина.
...Гельмут фон Дитрих опоздал на целый час, и Вернер стал уже беспокоиться, что тот не придет совсем.
За тщательно завешенными окнами моросил теплый весенний дождь. За окнами в сгустившихся сумерках притаился большой истерзанный город.
Вернер фон Шлиден занимал уютную квартиру из трех комнат в одном из кварталов Шарлоттенбурга. Обставленная старинной мебелью, квартира эта ничем не выдавала холостяцкого положения ее хозяина.
Саксофон, замурлыкал очередное танго, и майор склонил голову, приглашая Ирму. Вдруг раздался звонок, Вернер извинился и пошел открывать;
– Доннерветтер!
– сказал Гельмут вместо приветствия.
– Тысяча извинений, Вернер. Никак не мог выбраться. Этот твой Хорст...
– Почему мой?
– возразил фон Шлиден, принимая мокрую шинель оберштурмфюрера.
– Он скорее твой, Гельмут. Но лучше поздно, чем никогда. Идем, я тебя познакомлю...
– Вы пойдете в Кенигсберг на связь со Слесарем, - сказал подполковник Климов Августу Гайлитису.
После их памятной встречи в дивизионном "Смерше" и сдачи всех материалов и сведении, принесенных Гайлитисом, Алексей Николаевич приказал ему отдыхать,трое суток, набираться сил для выполнения нового задания.
Но уже на второй день Гайлитис явился к подполковнику и сказал, что считает преступным отдыхать, когда кругом такое делается, и что он уже наотдыхался, когда валялся в сарае на сене с простреленной рукой.
И Климов решил - они оба уже были в Гумбиннене - отправить Гайлитиса обратно в Кенигсберг.
– Завтра в двенадцать часов дня, - сказал он, - вы пойдете в Кенигсберг на связь со Слесарем. У Слесаря вышла из строя рация. К сожалению, он не смог решить эту проблему на месте. Вы доставите ему запасные части. У Слесаря получите новые сведения от Януса. Речь будет идти о системе оборонительных сооружений Кенигсберга. Понимаете, как это важно сейчас?! Слесарю скажите, что мы имеем информацию о намерении немцев подготовить для нас в Кенигсберге необычного рода пакость. Большего, к сожалению, не знаем. Пусть предупредит Януса.
– Если есть дополнительные данные о "вервольфе", - продолжал Климов, пусть Слесарь незамедлительно передаст с вами. Уже есть случаи вылазок этих оборотней. Нужно предотвратить это в зародыше... Ваша форма и документы готовы. Переброской в Кенигсберг будет руководить майор Петражицкий.
Через два дня Август Гайлитис, он же обер-лейтенант Карл Шлоссман, ходил по перерезанным баррикадами улицам Кенигсберга.
Багровый от обильного количества алкоголя, выпитого за столом, в расстегнутом мундире, Гельмут обнимал за талию хорошенькую Лизхен, подругу Ирмы. А Ирма несколько презрительно посматривала на оберштурмфюрера: она терпеть не могла эсэсовцев, и Дитриха в особенности.
Вернер фон Шлиден довольно улыбался: вечер получился отличный. Стол был отменный, напитков достаточно, а сделать это в осажденном Кенигсберге не так-то просто. И Лизхен с Гельмутом быстро нашли общий язык.
Вскоре после того как пришел Дитрих, Ирма вышла на кухню. За нею следом - майор.
– Что у тебя общего с этим мерзавцем?
– спросила она зло, швыряя тарелки с закуской на поднос.
– Ирма, дорогая, ведь мы договорились с тобой. Ты ведь знала, что будет именно Гельмут. Так надо, пойми меня. Бери пример с Лизхен. Она просто расцвела при виде такого бравого молодца.
– Лизхен - курица. Может быть, и мне строить ему глазки, да?
– Перестань. Ты хозяйка в этом доме, и веди себя как хозяйка
Вернер обнял Ирму и притянул к себе.
– Ты у меня хорошая, - сказал он.
– Знаешь, не всегда приходится делать то, что нравится... Я очень устал сегодня, очень устал, маленькая. Пойдем к ним...
За столом много пили, ели, потом танцевали. Снова пили, хором пели "Стражу на Рейне", "Хорста Весселя". Гельмут заверял дам, что третий рейх бессмертен и немцы все равно свернут шею большевикам, рассказывал, как он расстреливает дезертиров, приглашал принять участие в казнях, обещая приготовить для прелестных фрейлейн парочку паршивых трусов.
Они пили, танцевали и пели, а в нескольких километрах от города русские батареи занимали огневые позиции.
Бутылки, стоявшие на столе, опустели. Вернер поднялся и прошел на кухню, чтобы откупорить новые.
Вслед за ним в кухню ввалился Гельмут фон Дитрих. Пошатываясь, он подошел к окну и отдернул штору.
– Что ты делаешь?! Свет!
Гельмут махнул рукой. Майор щелкнул выключателем и встал рядом у окна. Оберштурмфюрер прижался к стеклу лбом и смотрел в безглазую ночь, где были дождь и искалеченный город.
– Что с тобой?
– сказал Вернер.
– Тебе плохо?
– Плохо, очень плохо, мой друг, - тихо сказал Гельмут.
– Там, перед ними, я храбрился, а на душе у меня...
– Он недоговорил.
Вернер обнял его за плечи:
– Перестань. Будь мужчиной, Гельмут! Не все еще потеряно.
– Не все, это верно. Но из этого города мы уйдем. А я ведь родился здесь, Вернер...
– Дитрих сжал кулаки.
– Но он им не достанется тоже!
Гельмут схватил открытую майором бутылку и стал жадно глотать из горлышка. Потом с силой поставил бутылку на стол и отер губы обшлагом мундира.