Три лилии Бурбонов
Шрифт:
Тем не менее, Филипп не преуспел в своём рвении заполучить имущество тёщи, находившееся в Коломбе, Шайо и отеле Базиньер. Вскоре появился и другой претендент в лице внука Генриетты Марии, принца Оранского, который заявил, что если Монсеньор получит долю, он тоже выдвинет иск, в противном же случае подчинится желанию короля Англии. Карл II отправил в Париж доктора права, утверждавшего, что старший сын Генриетты Марии, несмотря на то, что она проживала во Франции, должен получить её собственность, нажитую в браке. В конце концов, герцогиня Орлеанская попросила своего мужа воздержаться от претензий на имущество её матери, и король Англии был признан её единственным наследником. В последний понельник октября 1669 года его представители прибыли в Коломб, чтобы произвести инвентаризацию. Там их приняли податель милостыни Генриетты
– Эти гобелены были подарены мне Её Величеством, но король может забрать их, если желает!
Впоследствии Карл II сделал пометку на полях описи вещей из комнат мажордома: «Всё лорду Сент-Олбансу». Сам замок Коломб король подарил своей сестре, и, кроме того, приказал, чтобы всё, что находилось в Шайо, «осталось монастырю». Благодаря чему на деньги, полученные от продажи роскошной мебели королевы-матери, монахини смогли пристроить ещё десять келий и проводить ежегодные службы в честь основательницы обители. Все члены семьи Генриетты Марии, а также её придворные и слуги, получили какой-нибудь предмет на память о ней, а сам Карл II пожелал взять себе коллекцию её картин, для чего специально снарядил в Коломб посла Ральфа Монтегю. Благодаря последнему, произведения Гольбейна, Орацо Джентилески и портреты старших детей королевы кисти Ван Дейка до сих пор хранятся в Англии. Единственно, что пропало, это маленькая индийская шкатулка, находившаяся в кабинете, примыкающем к спальне, в которой хранились миниатюра с изображением Карла I в бытность его принцем Уэльским и два обручальных кольца Генриетты Марии – память о её любви к покойному мужу.
Желая увековечить память своей матери, Минетта, покровительница Корнеля и Мольера, поручила епископу Жаку Бенину Боссюэ выступить в Шайо с речью о заслугах Генриетты Марии. Лично побеседовав с монахинями, госпожой де Мотвиль и всеми, кто мог снабдить его сведениями о жизни королевы-матери, тот успешно справился со своей задачей. 16 ноября 1669 года дорога, ведущая в Шайо, была забита каретами знати, а сам монастырь – увешан траурными драпировками. Взойдя на церковную кафедру, знаменитый бургундский проповедник разразился торжественной проповедью в честь «самой прекрасной, самой могущественной принцессы Генриетты Марии, королевы Англии, Шотландии и Ирландии, дочери французского короля Генриха Победителя, жены Короля-мученика, матери Карла, нынешнего английского короля, и тёти Его христианнейшего Величества Людовика ХIV». В центре же хоров на носилках, крытых чёрным бархатом, красовалось изображение покойной. Красноречие Боссюэ вызвало слёзы у присутствующих, которые, глядя на портрет королевы-матери, «удивлялись, как в таком маленьком теле помещалась столь высокая душа».
Пожалуй, следует сказать несколько слов о тех, кто любил Генриетту Марию и искренне оплакивал её. Дальнейшая история двух её сыновей слишком хорошо известна, как и трагическая судьба её дочери, которая скончалась в расцвете своей красоты в Сен-Клу осенью 1670 года, заявив перед кончиной:
– Я отравлена!
Причём в её отравлении многие подозревали шевалье де Лоррена, фаворита её мужа.
Самый близкий друг Генриетты Марии пережил её на пятнадцать лет. После похорон своей госпожи граф Сент-Олбанс вернулся в Лондон и 13 мая 1671 года был назначен лордом-камергером, самым старшим офицером при дворе Карла II, а потом произведён в рыцари ордена Подвязки. Он недолго служил в Первом министерстве Дэнби в должности лорда-адмирала, хотя мало что знал о море, но покинул свой пост в 1674 году из-за ухудшения здоровья. После чего в значительной степени отошёл от общественной жизни и удалился в своё родовое имение Рашбрук в Саффолке. Однако приятели Джермина, оставшиеся в Лондоне, звали его присоединиться к ним. Так, один из них, Шарль Марготель де Сен-Дени, граф де Сент-Эвремон, французский литератор и философ, переехавший в Англию, писал ему в 1677 году:
– Возвращайтесь, милорд, возвращайтесь к своим друзьям, которые знают Ваши достоинства так же, как Вы знаете их. Нет ни одного из них, кто не поддержал бы Вас, насколько это в его силах, к Вашему облегчению или удовольствию. Герцогиня Мазарини избавит Вас от стеснения по поводу визитов… она заставит Вас вкусить прелести беседы, которая ничуть не уступает её очарованию. Мистер Уоллер тоже приготовил для Вас увлекательную беседу… я обещаю Вам свои услуги по воскресеньям и буду терпеть поражение в шахматы каждый раз, когда месье де Саиссак будет ставить на меня.. Живите здесь, милорд, как философ, в своём собственном доме. Это станет новой заслугой, за которую свет будет уважать Вас. Я бы хотел, чтобы Вы вернулись сюда как можно скорее… Я здесь, жду Вас и хочу, чтобы Вы привели с собой мистера Джермина (Гарри)…
Сент-Олбанс прислушался к совету приятеля и вернулся в столицу. За год до его смерти писатель Джон Эвелин описал его как «благоразумного старого придворного, значительно обогатившегося после возвращения Его Величества», который «провёл старость за пьянством и игрой в карты». Генри Джермин умер в своём доме на Сент-Джеймс-сквер в Лондоне в январе 1684 года. По его собственной просьбе он был похоронен в родовом гнезде его предков, Рашбруке. Поскольку он не был женат, графство Сент-Олбанс прекратило своё существование после его смерти, в то время как баронство Джермин из Сент-Эдмундсбери перешло вместе с его имуществом к его племяннику Томасу Джермину, а после смерти последнего - к его брату Генри Джермину, лорду Дувра.
Постепенно были достроены прилегающие к Сент-Джеймской площади улицы, рынок Сент-Олбанс и церковь по проекту Рена. Это было первое по-настоящему единое жилое пространство, возведённое в классическом стиле в Лондоне благодаря Джермину, которого писатель Энтони Адольф называет «архитектором Британской империи». Однако его большой вклад в европейскую политику ХVII века, а также в распространение классической архитектуры в значительной степени долго игнорировался. Главным образом потому, что он не оставил после себя значительного архива, так как, вероятно, из щепетильности уничтожил некоторые письма и документы, и не сочинил никаких самовосхваляющих мемуаров. Только сравнительно недавно, в начале ХХI века, в честь него в Вестминстере на одном из домов на Дьюк-оф-стрит была установлена круглая зелёная мемориальная доска: «Посмотрите налево на Сент-Джеймскую площадь и направо на церковь Святого Джеймса на Джермин-стрит – всё это было сделано одним человеком: Генри Джермином графом Сент-Олбанс; 1605 – 1684, дипломатом, фаворитом королевы Генриетты Марии и основателем Вест-Энда, который построил свой дом на этом месте». Таким образом, проект Джермина можно рассматривать как памятник женщине, которую он, безусловно, любил и которой – независимо от того, была ли она также его любовницей – он посвятил большую часть своей жизни.
У Уолтера Монтегю, его многолетнего друга, была совсем иная судьба. После смерти трёх его покровительниц, королевы Франции, королевы Англии и герцогини Орлеанской, его вынудили покинуть аббатство Святого Мартина в Понтуазе, хотя при жизни он сохранил свой обычный доход. Монтегю вернулся в Париж и поселился в больнице для неизлечимых на Рю де Севе.
– Милорд, - сказал один английский священник, который ожидал там смерти, когда увидел входящего аббата, - Вы пришли научить меня, как умирать?
– Нет, мистер Клиффорд, - ответил Монтегю, - я пришёл учиться у Вас, как жить.
В этом уединённом месте тихо протекли его последние годы. Он также смог оказать много услуг английской колонии в Париже, хотя его двоюродный брат Ральф Монтегю жаловался, что он стал «очень невежественным и вышел из моды». Уолтер Монтегю мирно скончался от неизличимой болезни в феврале 1677 года, и его тело было перевезено в Понтуаз, где его похоронили в часовне святого Вальтера, первого настоятеля и его святого покровителя, которую он благоустроил за собственные деньги.
– Судьбы самых возвышенных и тех, кто кажется наиболее устойчивым, подвержены наибольшим изменениям, - как-то высказался Джермин о судьбе Генриетты Марии.
– Насколько она была несчастлива при жизни, - пишет о своей тёзке-королеве Генриетта Хейнс в конце своей книги, - настолько же она была несчастлива и в смерти; ибо люди, чьи исторические суждения были стереотипизированы революцией 1688 года, запомнили её недостатки и забыли её очарование. Только в последние годы историческое правосудие, работая над материалами, которые медленно раскрывают тайны времени, смогло восстановить равновесие и раскрыть личность женщины, которая, несмотря на все свои несчастья и все свои ошибки, никогда не испытывала недостатка в преданности, любви и дружбе.