Три лилии Бурбонов
Шрифт:
– Я считаю Ваше Величество своим лучшим другом! – заявил в ответ её крестник и вместе с женой проводил тёщу до Во.
Вскоре все успокоилось: хотя Людовик ХIV по-прежнему частенько навещал свою невестку, говорили, что делал это он уже ради её фрейлины Луизы де Лавальер, ставшей любовницей короля. К счастью, эту новость удалось утаить от Марии Терезии, которая в День Всех святых родила в Лувре дофина, крёстным которого было предложено стать королю Англии.
В ноябре Минетта тоже вернулась больная в Париж. Черты её лица заострились. Она ещё больше похудела и непрерывно кашляла. При этом, лёжа в постели, Мадам принимала гостей до девяти часов вечера. А когда узнала о состоявшемся королевском
27 марта 1662 года она родила в Пале-Рояле дочь, чем Монсеньор был явно разочарован. Прежде, чем Генриетта Анна встала с постели, придворная газета объявила, что королю было угодно назначить графа де Гиша командующим войсками в Лотарингии. Однако перед отъездом влюблённый уговорил Минетту тайно дать ему прощальную аудиенцию, что едва не закончилось трагедией. Неожиданно появился Филипп и Ора де Монтале, фрейлина герцогини Орлеанской, в последнюю минуту успела спрятать графа за каминной доской.
Тем не менее, Генриетте Марии вскоре снова пришлось успокаивать зятя. Затем, встретившись со своей дочерью, вдова «немного пожурила её» и рассказала, что было известно её мужу, дабы Минетта случайно не призналась ему в тех своих неосторожных поступках, о которых Монсеньор не знал.
Но, возможно, свадьба её дочери, ежедневной спутницы Генриетты Марии на протяжении пятнадцати лет, сделала её жизнь слишком одинокой, поскольку после крещения внучки она решила снова отправиться в Англию. Ходили слухи, что там королева-мать намеревалась жить и умереть, как Елизавета Богемская, скончавшаяся от пневмонии 13 февраля 1662 года после переезда в Лестер-Хаус. Принц Руперт, единственный из её живых детей, проследовал за гробом своей матери в Вестминстерское аббатство. Там, «выжившая в прежние времена, изолированная и без страны, которую она действительно могла бы назвать своей», невестка Генриетты Марии была похоронена рядом со своим любимым старшим братом Генри Фредериком, принцем Уэльским.
Карл II только что женился на принцессе Португалии, с которой его мать стремилась познакомиться, тем более, что Джермин, совершив короткую поездку в Лондон, привёз благоприятный отзыв о новой королеве.
– Граф Сент-Олбанс, - писала Генриетта Мария своей сестре в июне, - который прибыл вчера вечером из Англии, говорит мне, что (королева) очень красива и ещё более покладиста. Она темноволосая, не очень высокая…очень хорошо сложена, обладает большим умом и очень нежна. Король, мой сын, передаёт мне, что он очень доволен ею…
Королевский такт побудил её добавить, что она также хотела бы увидеть маленькую дочь, которая недавно родилась у герцога и герцогини Йоркских.
Перед отъездом она попрощалась с Великой мадемуазель, слащаво посетовав:
– Если бы Вы вышли замуж за моего сына, то стали бы самой счастливой женщиной в мире!
В конце июля герцог и герцогиня Орлеанские проводили Генриетту Марию до побережья и растались с ней в Бове со слезами на глазах. Затем супруги отправились обратно в Париж, а вдова – в Кале.
Глава 10 ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ
В Лондоне Генриетта Мария жила, в основном, в двух дворцах – Гринвичском и Датском доме (Доме королевы). Когда она выезжала куда-либо, её карету сопровождали двадцать четыре офицера в чёрных бархатных кафтанах с золотыми эмблемами, а когда плыла по Темзе, на вёслах её баржи сидели двенадцать матросов. Её свита не уступала той, что была у неё в бытность королевой Англии. Граф Сент-Олбанс стал её лордом-канцлером, аббат Монтегю – главным раздатчиком милостыни, лорд Арундел Уордорский – командиром её охраны, а Джон Уинтер, прослуживший у неё четверть века, секретарём. Главными же придворными дамами были герцогиня Ричмонд, сестра герцога Бекингема, и графиня Ньюпорт, что же касается леди Карлайл, то она умерла спустя несколько месяцев после Реставрации. А однажды, когда в Лондонский порт прибыл корабль в грузом восточных редкостей, кто-то из придворных, вспомнив о пристрастии королевы-матери к собакам, обезьянам и карликам, подарил ей мальчика-китайца.
– Ты говоришь по-английски? – ласково поинтересовалась она у маленького раба.
А когда тот кивнул, передала его в руки отца Сигриена с приказом сделать из него хорошего католика. С большой радостью «она не только решила присутствовать на церемонии его крещения, но и не сочла умалением своего королевского достоинства выполнять обязанности его крёстной матери».
В Лондоне ходили слухи, что Генриетта Мария больше не вмешивается в политику и что Карл II был так этим доволен, что говорил:
– Ни у кого нет такой хорошей матери!
Молодые придворные короля, в свой черёд, называли её: «Мадам мама» и частенько заходили к ней засвидетельствовать своё почтение. Во время этих визитов она сидела в своём любимом «большом чёрном бархатном кресле» на фоне китайской ширмы. А её локоны, обрамлявшие маленькое пергаментное лицо, огромные глаза, шуршащее платье и даже веер, которым она обмахивались, были такого же чёрного цвета. Лишь единственная нитка жемчуга украшала шею королевы-матери.
Делясь с посетителями воспоминаниями о своей молодости, Генриетта Мария со вздохом добавляла:
– Если бы я знала нрав англичан несколько лет назад также хорошо, как знаю сейчас, то никогда не покинула бы этот дом.
А молодёжь, с почтительным видом выслушав её рассказы, затем со смехом распространяла старые слухи, что безутешная «вдова короля-мученика» была тайно замужем за своим толстым мажордомом.
В конце года Пипс записал в своём дневнике:
– Обычно говорят о её браке с милордом Сент-Олбансом; и что у них во Франции родилась дочь, насколько это правда, одному Богу известно.
О том же писал в своих мемуарах граф де Грамон. Тем не менее, молчание на эту тему таких врагов королевы-матери, как Хайд и Ормонд, не говоря уже о заядлых сплетниках, вроде лорда Хаттона и секретаря Николаса, можно считать косвенным свидетельством против данного утверждения.
Современники Генриетты Марии утверждали, что её дворец посещают чаще, чем двор её невестки, где «не было места смеху и веселью». Это стало модным: особенно много народа собиралось на концертах, которые устраивались в Датском доме. А люди, проплывавшие мимо по Темзе на лодках, просили гребцов «высушить вёсла», чтобы послушать хорошую музыку. Кроме того, вдова не только занималась ремонтом своего жилища, но и приказала пристроить к Датскому дому галерею с окнами во весь рост и разбить итальянский сад с мощёнными дорожками и аллеями, ведущими к реке. Внутренняя отделка комнат тоже оставалась её любимым делом. Большой зал и гардеробная в Датском доме с хорошо подобранной мебелью, картинами и полами, инкрустированными цветным паркетом, считались достопримечательностями Лондона. Восстановила Генриетта Мария и часовню Датского дома, украсив её великолепными церковными сосудами, которые ей подарила герцогиня д’Эгийон, племянница кардинала Ришельё. Теперь туда стекалось столько верующих, что королеве-матерью пришлось послать во Францию за новыми священниками. Тем не менее, свою работу по обращению она старалась делать незаметно.