Три метра над небом. Трижды ты
Шрифт:
– Отец Андреа! Какой приятный сюрприз! А я и не знала, что ты придешь; иначе бы мы тебя подождали.
Он ее обнимает, а потом немного отходит в сторону и с любопытством рассматривает ее.
– Так что, неужели церквушка еще дальше? Добираясь сюда, я едва ли не сжег мотор моей «симки»!
Петторини смеется.
– Кто знает, сколько раз ты сворачивал не на те дороги!
Они пожимают друг другу руки.
Петторини, показав на священника, говорит:
– Вы даже не представляете, сколько мы с ним провели свадеб!
– И все эти браки все еще крепкие!
– Серьезно?
– Конечно.
Он смотрит на нас с улыбкой.
– Пожалуй, что нет, не слишком.
– В меру, – добавляю я.
– А кофе вы пили?
– Да.
– Тогда давайте хорошенько поговорим. Начнем с тебя. – Отец Андреа показывает на Джин. – Ты мне ничего не хочешь сказать?
Джин краснеет, может быть, подумав о своем животе. Я улыбаюсь, но делаю вид, что ничего не понимаю. Должно быть, отец Андреа ко всему привык.
– Ладно, давайте не будем терять времени, отойдем немного в сторону: так нам будет спокойнее говорить.
– А вы не хотите чего-нибудь выпить? – спрашивает Габриэле.
– Нет-нет, на работе я не пью.
– Ну хотя бы кофе…
– Нет, потому что после кофе мне хочется спать.
Потерпев поражение, Габриэле пожимает плечами.
Джин встает из-за стола и, прежде чем отойти в сторону, бросает на меня взгляд и улыбается. Думаю, этой улыбкой она хочет сказать вот что: «Наверное, я ему скажу». А потом следом за отцом Андреа идет к столу в глубине парка. Вот, они уже сели. Теперь я вижу их силуэты, словно нарисованные на поверхности озера позади них, которое теперь похоже на школьную доску цвета индиго. Джин размахивает руками, смеется, качает головой. Она веселая, легкомысленная и, самое главное, счастливая. А я? Я-то какой? Мне почти непроизвольно приходит в голову мысль достать из кармана мобильник и посмотреть на него, словно именно там я искал ответ на этот вопрос. Ничего, никаких сообщений. Тишина. К тому же она, в стороне, – это ответ. Я беру маленький стаканчик, наливаю туда немного ликера «Капо» и снова сажусь. Медленно его потягиваю. Справа от меня, недалеко, Габриэле и Франческа разговаривают с Петторини. Он показывает им скатерти, потом все рассматривают ткань, кивают; судя по всему, они окончательно одобрили этот вариант. Манлио тоже кивает. Мне кажется, он говорит: «Это самая лучшая».
– Эй, все в порядке?
Я оборачиваюсь. Передо мной стоит Джин.
– Да, отлично. Вечер просто изумительный.
– Ну вот. – Джин садится рядом. – Я ему рассказала.
– Ну и правильно сделала, если хотела с ним поделиться.
– Да, думаю, так оно лучше.
Не знаю, что она имеет в виду. Не знаю, почему может быть лучше, но ничего не говорю. Делаю еще один глоток «Капо» и продолжаю молчать. Тогда Джин берет мой стаканчик и тоже отпивает из него совсем немного.
– Крепкий.
– Тебе не стоит его пить.
– Знаю, ну да ладно, уж позволь мне время от времени немного нарушать правила. Эй, смотри, отец Андреа тебя ждет.
– Хорошо.
Я встаю и иду к нему.
Джин кричит мне издалека:
– Эй, со стороны кажется, что ты идешь на плаху!
Я оборачиваюсь и смеюсь. А потом сажусь напротив отца Андреа.
– А
– Да, но не слишком.
Он мне улыбается.
– И правда. Я доволен тем, что мне сказала Джиневра.
– И я тоже.
– Серьезно?
Я смутился.
– Конечно. Я собираюсь на ней жениться и решил это задолго до того, как оступился.
Он смеется.
– Да-да, знаю-знаю… Так вот, Стефано, хочу тебе сказать одну вещь. Это особая исповедь, с которой приходят к священнику до свадьбы. Если ты скажешь что-то особенное, то на деле когда-нибудь этот брак может оказаться недействительным. Но в любом случае священник вынужден сохранять тайну исповеди. – Он умолкает, словно желая дать мне немного времени, чтобы я подумал, чтобы принял решение. – Многие говорят что-нибудь нарочно: они хотят быть уверенными, что, как бы ни пошло дело, потом можно было бы признать брак недействительным. – Он снова молчит, потом поворачивается к озеру и, не глядя на меня, спрашивает: – Ну как, хочешь мне что-нибудь рассказать? Хочешь исповедаться?
И я сам удивляюсь тому, что говорю.
37
Возвратившись к столу, чувствую, что мне, кажется, стало легче.
– Прекрасный вечер, не правда ли? Что скажешь, любимый?
Джин крепко сжимает мне руку, пытаясь убедиться, что я тоже испытываю восторг.
– Да, в самом деле.
– Тебе понравилось то, что мы ели?
– Очень, точнее, очень-очень. Это будет просто идеально, все очень вкусное.
Пока мы садимся в машину, она смотрит на меня искоса, а потом смеется.
– Это точно? А ты не передумал? Не бросай меня у алтаря! Мы же не будем устраивать ту странную свадьбу, когда невеста ждет жениха… Правда же?!
– Нет…
Джин, словно испугавшись, разводит руками.
– Помогите! Ты сказал «нет» как-то неуверенно. Не вполне убедительно, очень рискованное «нет»!
Я вижу, что ее мать смеется. Они сидят впереди нас; Габриэле за рулем. Они наверняка слышали.
– Да нет же…
– О Боже! А это еще хуже! Нет, нет, черт побери, ты бросишь меня у алтаря!
Она бросается ко мне, смеясь и колотя меня кулачком по спине.
– Ой-ой-ой!
– Ничего, пустяки! Может, ты и не помнишь, но я много боксировала. Я говорю серьезно, никаких шуток! Ну же? Говори!
Она поколачивает меня по бокам, но не столько бьет меня, сколько щекочет.
– Говори!
– Что я должен говорить?
– Что придешь в церковь раньше меня и не будешь устраивать никаких сюрпризов!
– Клянусь, даю слово скаута.
Я целую свои пальцы, несколько раз скрестив их около рта.
– Э, так не годится! Ты, как всегда, врешь!
– Да ладно, я пошутил. Ты считаешь, что я опоздаю? Обычно это я всегда тебя ждал!
– Да, здесь ты прав, – говорит она и становится серьезной. – Ты так долго говорил с отцом Андреа.
– Да.
– Тебе надо было столько всего сказать.
– Просто ему хотелось слушать. Мы говорили о кино.
– Послушай, ну почему ты никогда не говоришь серьезно?
– А что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? Это тайна исповеди.
– Для него! А ты можешь рассказать все!