Три мудреца в одном тазу
Шрифт:
— Серега, переведи, чтоб сгружали аккуратнее! — потребовал Колобков, руководя работами. — Они так всю валюту поколют! А она теперь моя!
— Ссыпайте все в кучу, — меланхолично «перевел» Чертанов.
— Ай, что ты, Серге, деньги же побьются! — опасливо заметил Зуптупа, ставший бригадиром грузчиков.
— Ничего страшного, пусть бьются, — пожал плечами Сергей. — Они все равно не мои.
В результате три мешка с ракушками (накопления целого племени!) превратились в кучу перламутрового мусора. Колобков долго топал ногами и орал, но поделать
Когда «Чайка» подняла якорь, все мбумбу вздохнули с облегчением. И только Зуптупа вздыхал, вспоминая такую симпатичную, хоть и с небритой головой, Свету.
А в известняковом дворце старого вождя лежал и тихо постанывал старый Туптуга. Его избили до полусмерти. Причем два раза: Колобков с супругой за то, что гад завел их в деревню каннибалов, а сородичи — за то, что привел к ним этих проклятых белых. Конечно, мбумбу лупили старика не руками, а палками — дотрагиваться до чумбуи-леки никто не собирался. Хорошо еще, что убивать «набитого грязью» — табу, плохая примета, а то бы точно пришибли.
Остров Бунтабу с каждой минутой удалялся, пока не превратился в едва различимое пятнышко в необозримой дали. Происходи дело на Земле, он уже скрылся бы за горизонтом, но только не на Эйкре, с его «двумерным космосом».
Колобков стоял на носу, гордо приложив ладонь ко лбу в классическом «жесте впередсмотрящего». Его не смущало то, что в этом мире подобный жест лишен всякого смысла — все-таки его основной смысл состоит в том, чтобы не ослепляло солнце. Главное — смотрелось красиво. Время от времени бизнесмен отрывался от этого важнейшего занятия и критиковал Чертанова, сидящего в шезлонге и баюкающего больное колено. Оно оказалось неповрежденным (всего лишь сильный ушиб), но Сергей ныл так, будто ему ампутируют самую дорогую часть тела.
Таковой он считал компьютер.
— Петр Иваныч, а почему вы не забрали с собой идола Лукенкуи? — как бы между делом спросил сисадмин.
— М-м-м… а на черта мне этот бульник? Что у меня — дома кирпичей мало?
— Ну, он только снаружи каменный…
— А внутри?
— Золотой…
Увидев, как Колобков бегает и матерится, Чертанов почувствовал себя отмщенным. Конечно, он поймал шефа на самый примитивный розыгрыш — ну откуда бы, спрашивается, у первобытного племени такая тьма золота? Каменного идола они себе вытесали — божок все-таки, народный покровитель, надо расстараться — но золотого… Да на острове Бунтабу и не было этого металла…
Минут через десять Петр Иванович все-таки догадался, что его разыграли. И торжество Сергея очень быстро закончилось.
Валере после мазей чернокожей травницы явно полегчало. Он все еще не пришел в сознание, но дышать стал ровно. Еще во время перехода через джунгли Света, вернувшая себе аптечку, да еще и заполучившая новую — немецкую, обработала ему рану антисептическим кремом и налепила пластырь с оксидом цинка. Телохранителю предстояло несколько дней провести в постели, но за жизнь можно было уже не опасаться.
А Гена совсем оклемался и теперь стоял у борта, похожий на мумию — весь в бинтах. Он стыдливо глядел на шефа, не переставая укорять себя за то, что не сумел выполнить долг телохранителя. Даже предложил уволить его к чертовой матери. Колобков только отмахнулся.
— Гюнтер, ты бы переоделся, что ли… — предложил он немцу, по-прежнему таскающему полевую форму.
— Нет, — коротко ответил тот. — Мне есть нравиться этот мундир.
— Ну хоть автомат убери куда-нибудь…
— Нет. Мне есть нравиться это оружие.
— Нафига тебе есть оружие? Оголодал, что ли? Матильда Афанасьевна, у нас тут немец голодный!
— Да чтоб вам лопнуть с вашим немцем, Петр Иваныч, — ласково ответила теща. — Дожили — даже негры его жрать отказались!
— Не отказались! — почему-то обиделся Колобков. — Не отказались! Это я отказался! А вы-то небось расстроились, что зять живой вернулся, да? И-эх, и не стыдно вам?
— Ни капельки, — отрезала теща. — Заколите-ка мне лучше кабанчика — накатаю на ужин пельмешки…
— Это вон Гена с Валерой… хотя нет, они щас даже порося не завалят…
— Шеф! — тоскливо пробасил Гена.
— Сиди уж, вояка… Гюнтер, а ты как, поросеночка Матильде не заколешь?
Грюнлау на миг задумался. Он-то сам за всю жизнь не убил животного крупнее таракана, но дедушка, с недавних пор занявший уголок в голове, без зазрений совести мог прикончить и человека, а не то что поросенка. Немец молча кивнул, вынул штык-нож, и зашагал в трюм. Следом заковылял Петрович — он ужасно смущался, но орлиный желудок при одной только мысли о свежем мясе начал жадно бурчать.
— Эх, Зинулик, видела б ты, как я там всех!.. — обнял жену Петр Иванович. — Этого раз, того два!.. С шашкой на лихом коне!.. А они нас за это сожрать решили, уроды!
— Хорош врать, — равнодушно стряхнула с себя мужнину руку Зинаида Михайловна. — Небось, и не собирался вас никто есть — просто напились с вождем до зеленых чертей, вот и придумал себе оправдание!
— Зинулик, ну что ты на меня наговариваешь?! — обиделся Колобков. — У Гюнтера спроси, или у Петровича!
— Петрович и сам пьет, как кобыла. А у Гюнтера теперь мозги набекрень. Эти волшебники…
— Да? — кротко уточнил Мельхиор, подкравшийся неслышно, как лиса в мягких тапочках.
Мягкие тапочки он стянул у Матильды Афанасьевны.
— Мельхиор Мельхиорович? — растерянно обернулась Колобкова. — А мы тут как раз про вас вспоминали…
— Да? — снова повторил волшебник.
— Ты где, старый идиот? — окликнул его Бальтазар. — Иди сюда, а то заблудишься!
«Чайка» мчалась по волнам. Остров Магука, куда перенаправил Колобкова покойный шаман, лежал примерно в трехстах километрах к востоку от Бунтабу. Там тоже жили мбумбу, но другое племя — Магука. Куда более многочисленное, чем то, что чуть не пустило на жаркое гостей с Земли.