Три мужа для Кизи. Книга 4
Шрифт:
Мы напугано замерли. В миг следующий засмеялись.
– Ты невыносим! – проворчала я.
– Так весело же! – не унялся он.
– А вдруг на свету мы совсем лохматые?..
Он осторожно нащупал мои плечи, мои волосы, по волосам меня погладил.
Задумчиво замолчал. Я напугано уткнулась лицом ему в грудь. Сжала его накидку и обиженно сказала:
– А вдруг ты мне сейчас размазывал по волосам куркуму?..
– Тебе так понравилось, что ты забыла даже запах куркумы? – насмешливо прозвучал его голос.
Хотя, когда он осторожно поцеловал меня в ухо, мои возмущения опять куда-то девались.
– Но что мы скажем? – я сердито толкнула его в бок кулаком.
Но не сильно. Эта ночь… её начало… мне не хотелось на него сердиться после этого!
– Скажем, что у меня заболел живот? И я не смог прийти? – быстро нашёлся хитрец.
Обиженно проворчала.
– Ага, я приду к ним одна, лохматая, с бинди и синдуром из куркумы, с одеждой помятой и скажу, что живот заболел у тебя?
Он захихикал.
– Но Мохан! – тихо провыла я.
– Вот беда! – но он снова засмеялся.
Потом, нащупав мою ладонь, свои пальцы переплетя с моими, меня потащил. Но куда-то от музыки.
– Но куда?.. – возмутилась я.
– Скажем, что живот заболел у тебя, – осторожно погладил меня по боку. – Ты же вроде ребёнка нашего носишь. А женщинам бывает в первые месяцы дурно.
– Это, конечно, оправдание, – согласилась я. – Но ты уверен, что мы найдём именно наш дом в темноте?..
Этот негодяй опять засмеялся.
– Мохан!!! – толкнула его кулаком.
Он ладонью закрыл мне глаза. Потом рот. Потом закрыл мне рот поцелуем. Когда у меня ноги подогнулись, твёрдо сжал моё запястье и куда-то потащил. В сторону от музыки.
– А если не наш дом?..
– Не волнуйся, я хорошо запомнил расположения домов, – он легонько коснулся губами моего лба.
– Но ты тут был только один день!
– Я вообще хорошо дорогу помню. Нам, знаешь ли, иногда приходилось убегать…
Он говорил шёпотом. И куда-то тащил меня. Пришлось подчиниться. Или… просто хотелось уйти от всех людей, чувствуя его пальцы, вторгнувшиеся между моими, ощущая две сплетённые руки. Вспомнила, как ласкали меня его пальцы – и щёки обожгло. Хорошо, что в темноте нас никто не увидит!
Он нашёл наш дом по запаху свежего убтана. Дерево ощупал обгоревшее. Наши вещи нащупал в стороне, узлы все на месте. И правда быстро нашёл! Значит, таз с водой и кувшин обойти этот хулиган быстро бы мог! Но мне понравилось идти за ним, когда он сжимает мою ладонь. Оказалось, наш дом. Ура! Разумеется, спросил, прежде чем зайти. Потом притащил мне одеяла, сам ногой отпихнул грязную одежду. В темноте, на ощупь, сделал мне постель. Бережно одеялом прикрыл.
– Давай, лежи тут и умирай, – подхватил мою руку и поцеловал мои пальцы. – А я пойду извиняться. Скажу, что тебя тошнило сильно и от слабости ходить не смогла. Это же твой первый ребёнок.
– И я почти ничего сегодня не ела, – напомнила я устало.
Потому что лёжа почувствовала большое желание закрыть глаза и уснуть.
– Я тебе что-нибудь украду.
– Мохан!
– Я тихо-тихо, незаметно! – он опять смеялся.
Прошёлся жаркой ладонью по моей руке, к лицу. Будя в сонном теле воспоминания, как ласкали меня его руки. Осторожно поцеловал мою щёку. Мой лоб. Шепнул:
– Я обязательно принесу нам что-нибудь поесть.
Но сразу не ушёл. Вышел. Снаружи послышались странные звуки.
– Мохан, ты чего? – испугалась я.
– Лежи, – вздохнул он. – Я вызываю рвоту.
– З-зачем?
– Играть так играть! – фыркнул он.
Что он там с собой сделал жуткого, ради меня, не знаю, но звуки показали, что ему удалось. Потом он искал кувшин, чтоб лицо умыть. Сама ему отнесла, опираясь о стену. Потом он ушёл, оставив меня страшно усталую и безумно счастливую. Едва легла – сразу провалилась в сон.
Камень 80-ый
Сандхья очнулась в своих покоях, поверх расстеленных двух одеял. Потянулась, распрямляя усталое тело. Не сразу поняла, где она и куда делось жаркое солнце, от которого золотые украшения на теле так раскалились и, казалось, прожигали кожу. Да, впрочем, светильник, стоявший поодаль у изголовья, осветил край её скромных покоев. Вещи, подаренные настоятелем, которые ей в очередной раз захотелось выкинуть.
– Ночь ещё! – поняла танцовщица бога.
Дёрнулась, вскочив.
– Ночь уже?!
Кто принёс её, измученную и сознание потерявшую, она не сомневалась. Ни когда только очнулась в своих покоях, ни когда торопливо отмывала пот и пыль чистой прохладной водой из большого таза, найденного возле светильника.
– И если я светильник смахну и пожар устрою, и если, заметив, захочу помыться… – тихо сказала Сандхья самой себе. Потом уже, когда тело вытерла и в чистые одежды облачилась – самые нарядные, добавила: – Да благословят тебя боги лучшей женой из всех, Аравинда! Той, которая заботиться будет о каждой частичке твоего тела и жизни!
Торопливо поднесла светильник к металлическому зеркалу и, вглядываясь в лицо своё в глубине, торопливо украшения поправила. Нет, заново расчесала волосы, падающие волнами. Пришлось помыть, чтобы смыть грязь. А сушить было некогда и негде.
«Неясно, которая часть ночи уже прошла» – вздохнула молодая женщина, поспешно промакивая волосы тканью и заново надевая украшенья. Самые лучшие. Цветов свежих не было, да и кто бы принёс ей, наказанной? А ещё гхунгру на щиколотки – пусть бубенцы поют многоголосо в такт каждому удару её и движению.
«Да, впрочем, лучше уж так, чем вообще ничего» – и, подхватив огонь, подаренный ей Аравиндой, разыскала светильник свой, наполнила гхи, зажгла. И, сжимая оба в хрупких руках, побежала к храму.
Сегодня было пугающе тихо и темно. Стражников на пути отчего-то совсем не попалось.
Сандхья благополучно добралась до храма, никем не остановленная – вот радость – и, сбавив шаг, медленно и величественно поднялась по ступеням. Там, во мраке, ожидала её статуя Индры.
– Вы – мой бог, о дэврадж! – она опустилась на колени и, поставив светильники, склонилась, коснулась осторожно руками и головою его стоп, выпрямилась, ладони сложив у груди. – А он – моё сердце. Я не смею просить у вас прощения. Но я не смею предавать мою любовь!