Три нити
Шрифт:
И этот голос принадлежал ей.
Она закричала, выпуская пузыри изо рта. Дрожь прошла по башне, от вершины до основания, ломая колонны, сгибая балки, разрывая провода. Где-то сверху заскрипели, брызнули искрами накренившиеся экраны. Плиты пола вздыбились, отбрасывая мертвеца назад – а она сама повалилась в пруд, но тут же выкарабкалась, переводя дух. В горле свербело, но не от проглоченной воды и не от едкой вони трупа.
– Я ухожу, – сказала она, поднимаясь на ноги. – Ты не остановишь меня.
Груда слизи на полу затряслась, издавая омерзительное, влажное чавканье: мертвец хохотал.
– Десять раз! Десять раз ты уже пыталась
Мертвец зашевелился, вставая на четвереньки, бесформенный, страшный: желтые моллюски-червяки дождем посыпались из прогнивших внутренностей.
– А сама-то ты понимаешь, что гонит тебя вперед? Жадность; ненасытный голод. Даже если бы я сжалилась и отпустила тебя, ты все равно не была бы довольна. Тебе всего мало; ты сожрешь весь мир – и землю, и небо, а после станешь грызть собственные кости. Сколько жизней ты уже забрала? Мне не хватит вечности, чтобы назвать всех по именам. А что ты сделала со мною, Нефермаат? Какую награду я получила за мою службу, за мою любовь?.. Отвечай! Отвечай! Отвечай! – мертвец ревел, как бык; его нижняя челюсть достала почти до ключиц, открыв черный провал глотки. Растопыренная пятерня полетела в нее, как крюк.
…За ее спиной стоят товарищи, испуганные и растерянные, а впереди, у подножия трона, толпятся странные существа. Они одеты в пестрый шелк, медные доспехи и шкуры пятнистых барсов; пышные гривы умащены благовониями, пальцы унизаны кольцами, шеи отягчены янтарем, кораллами и старой бирюзой. Оружие бряцает в их лапах, но хвосты опущены к земле, а в выпученных глазах застыл ужас. И не зря: только что она показала им ады, ледяные и огненные, полные бесчисленных пыток – наказание для тех, кто отступился от богов. Но это еще не все: теперь она разделит с ними самое драгоценное. Осторожно, будто отодвигая раскаленный докрасна заслон, она вкладывает в их умы воспоминание о свете. Клыкастые пасти безвольно раскрываются; колени обмякают; слезы обильно текут по мохнатым щекам. Нет сомнения: их души и тела не выдержат этого. Скоро все, кто был здесь, сойдут с ума или погибнут от болезней, не имеющих имени и лекарства. На смену им придут другие – братья и сестры, супруги и дети; но это неважно. Она поймает отблески света и вырежет их в дереве и камне, смешает с глиной, вольет в стекло и металл; и любой, кто увидит их, увидит и его…
…Она сидит на снегу, согнувшись в три погибели – всё, чтобы старая ведьма смогла нанести на кожу ученицы грубый узор. Вдоль позвоночника уже протянулась линия с «перекладинами» на ребрах – это лестница, по которой душа сможет восходить на небо или спускаться под землю; на лопатках наметилось подобие крыльев. Обычно учеников перед посвящением брили наголо; но, за неимением шерсти на теле, ей отрезали только косу. Теперь ветер холодил покрасневшую макушку, на которой ведьма выбила пять сходящихся лучей.
– Это Гвоздь – звезда. Она никогда не шелохнется, не тронется с места; она вечна, – бормочет старуха. Откуда дикарке знать, что это не так? Что полярные звезды сменяют одна другую? Что все умирает – и не так уж сложно рассчитать, сколько осталось Гвоздь – звезде до превращения в черную дыру? Но она не спорит и, пока костяные иглы втыкаются в обнаженную спину, молча смотрит на лед. А тот сверкает все ярче; кажется, будто нездешний свет подымается из глубин земли, затмевая мерцание бледных звезд…
…Свет, проходя сквозь стены колбы, становится красным; оседает пятнами на коже, блестит на трубках, подающих зародышам воздух и питательный раствор. Лицо движется за толстым стеклом, как рыба, плывущая на глубине. Губы открываются, выпуская наружу влажный язык:
– Слушай внимательно, дитя мое. Я загадаю тебе загадку: что нельзя найти, если ищешь?..
– Я помню тебя, Меретсегер, – сказала она и, схватив за хвост искрящие провода, дернула вниз. С треском отошли от стен проржавевшие скобы; один из экранов рухнул вниз, прямо на тянущегося к ней мертвеца, и рассек водянистую плоть пополам. Нижние конечности трупа задергались, извиваясь, как выброшенные на берег каракатицы; но передняя часть продолжала ползти, подтягиваясь на руках, оставляя в черном иле веревки разматывающихся кишок. – Хотя ты – не она; ты только носишь ее лицо. Настоящая Меретсегер давно мертва… Но все же я отвечу тебе.
Она присела на корточки, заглядывая в мутные глаза; из распахнутого рта чудища вылетал не то рык, не то плач. Пятерня с зеленоватыми пластинами ногтей потянулась к ней, но не сумела ухватить.
– Когда я родилась… Не когда меня вынули из колбы и отправили на заклание к полоумным старикам, а когда я по-настоящему родилась, в дыму и огне пожара, первое, что я почувствовала, была боль. Едва осознав себя, я поняла – эта боль и есть суть жизни; ее корень, ее горький плод. Ты думаешь, я хочу прозябать в цепях? Есть гниль? Править червями? Нет; это чаяния моей маленькой, завистливой тени. Оставайтесь здесь, трусы! Подавитесь своими небом и землею. Но знайте вот что: мы лишь искры, вылетевшие из огня, и единственная цель, которую должно преследовать искре – вновь стать огнем. Я нашла выход, и я ухожу. А ты, Меретсегер, любящая молчание – молчи.
– Там, – мертвец вытянул дрожащий палец, указывая на гладь пруда. – Тебя ждет смерть.
Она покачала головой.
– Я не умру. Я стану, как боги. Стану выше богов.
– Каким богом ты станешь, если ты не смогла быть человеком, Нефермаат?
Вместо ответа она поставила ступню на лоб мертвеца и с силой надавила; гнилой череп провалился, обдав ногу брызгами черной грязи.
Стоило сказать чудищу спасибо: пока то пыталось утопить ее, она рассмотрела дно пруда – там, соединенные в подобие перевернутого купола, лежали пластины из стеклянистого, прозрачного вещества. Одна из них крепилась на засов; стоило отодвинуть его, как пластина легко провалилась вниз. В пруд хлынул холод моря.
Она соскользнула в открывшуюся дыру и с головой погрузилась в багровую воду. С обратной стороны пруда, из самой середины купола рос остроконечный хрустальный столп. Словно длинный, сверкающий коготь, он указывал в глубину. Источник тьмы скрывался там – пульсирующий, черный комок, уголек, несущий в себя пламя. Сейчас он был слаб и испуган; его голос превратился в жалобный лепет. Сейчас, как никогда, легко будет одержать верх над ним и забрать то, чем он владеет! Но нужно торопиться: кто-то другой шел по ее следу. Другой дышал в спину… Время было на исходе.