Три осколка луны
Шрифт:
– Утонула?
– Да, ей было около семнадцати.
– Зачем ты мне это рассказываешь? – Ева насупилась. – Не люблю такие истории. – Она пожала плечами. – Ты мог бы догадаться.
Но Гордеев и сам не понимал, зачем рассказал жене.
– А потом? – неожиданно спросила Ева.
– Что – потом?
– Что с ней было, с этой девушкой?
– Как – что? Ее похоронили… Прости, – он пожал плечами, – кто меня тянул за язык, не знаю…
– Прощаю.
Теплая ладонь Евы легла ему на грудь, губы коснулись щеки, уха.
– Мы сегодня
Через пару дней на электронную почту пришло письмо и две фотографии. Петр улыбнулся. Два снимка. Белокаменная церковь семнадцатого века на фоне садов и частных домишек. С той лишь разницей, что на первом – сияющая мордашка Зои, на втором – широкая улыбка Крохова. Федор Михайлович с закрытыми глазами на обоих фото, и сам он, Петр Гордеев, рассеянно глядящий в объектив.
– Ева! – позвал он. – Иди полюбуйся!
– Что это? – подходя, спросила Ева.
– Я и доблестные моховцы на фоне старинной церкви. Наши партнеры.
Ева присмотрелась к фото на мониторе.
– И кто эти люди? – спросила она.
– Это – Федор Михайлович, – взялся объяснять он, – на первый взгляд такой увалень, но своего не упустит… Блондин – вообще отдельная история… Девушка…
Он хотел было дать характеристику секретарше Дронова, оказавшейся известной болтушкой, но остановился… С Евой, вцепившейся взглядом в снимки, происходили странные перемены. Буря чувств пронеслась по ее лицу, изменив его, сделав почти неузнаваемым. А потом ее взгляд остановился в пространстве, на известной только ей точке.
– Ева, что с тобой?
Жена молчала. Она вновь показалась ему мертвой, как в тот день, когда он окликнул ее, сидевшую на балконе, ничего не видевшую и не слышавшую. Только теперь он побоялся дотронуться до ее плеча.
– Ева…
Она вздрогнула, подняла голову:
– Что?
Он не нашелся, что сказать.
А она еще раз взглянула на фотографии.
– Красивая церковь… А что это за девушка?
– Секретарша начальника, вот этого толстяка.
– Понятно, – кивнула Ева. – Очень милая… Ты еще поедешь туда?.. В Мохов?
– Теперь, наверное, весной. Если мы поработаем с ними хотя бы года три по тем ценам, на которые я договорился, то станем значительно богаче. Эта фабрика – настоящий Клондайк. Только бы у нас ее не перебили.
– Мне надо уехать на неделю, – на следующий день сказала Ева. – Дядя просит навестить его.
– Уехать – куда?
– В Питер. Дядя заболел по дороге, лежит в гостинице. Мне необходимо вылететь сегодня. Он позвонил, пока ты был на работе.
– Он так тяжело болен?
Из глаз Евы неожиданно брызнули слезы. Она села на стул, сжав колени и упрямо глядя в пол.
– Да, он болен, и я нужна ему. – Плечи ее затряслись; спрятав лицо в ладони, она уже ревела навзрыд. – Я уже тебе говорила, что он значит для меня! Он всегда был для меня отцом, матерью и целым миром. Я знаю, ты
– Хорошо, хорошо – он обнял ее, прижал к себе, – если нужно, поезжай. Разве я против? Конечно, поезжай… Просто все это очень странно… Неожиданно как-то…
– Какая разница – неожиданно или нет, – сквозь слезы проговорила Ева. – Он позвонил мне и попросил.
– Может быть, мне стоит поехать с тобой?
Ева сразу затихла, присмирела.
– Нет, я одна.
– Но… почему?
– Мне нужно ехать одной. Твое появление может взволновать дядю. Не так сразу. Всему свое время… – Она подняла голову, поцеловала его ладонь. – Понимаешь меня?
Петр молчал. Он смотрел в серые, все еще полные слез глаза Евы.
– Понимаешь? – переспросила она.
– Если честно, то нет.
Он помог Еве собрать чемодан, хотел было сам отвезти жену в аэропорт, но она сказала, что уже вызвала такси.
Вечером Гордеев сидел в гостиной и пил коньяк. На стене перед ним висела большая фотография, где они в обнимку с Евой стояли у самого берега, а за их спиной уже набегала, готовая сбить их с ног, черноморская волна. Копию этого фото он возил с собой по командировкам и держал на рабочем столе. Как удачно их сфотографировал тот пожилой толстяк в белых шортах, все время пялившийся на Еву! Да и она была разговорчива, точно знала его тысячу лет. Но Петр не ревновал, было даже забавно. Тем более что он привык к подобным взглядам, обращенным на его жену…
Как странно, как неожиданно он влюбился! Точно гром среди ясного неба грянул. И не ожидал от него никто этой женитьбы: ни друзья, ни подруги. Да и сам он не ожидал.
Употребляя один серебряный наперсток за другим – хотя его и рюмкой назвать было трудно – без закуски, Петр думал о том, как странно складывается их супружеская жизнь. Совсем не так, как он себе представлял. Как-то обособленно они жили друг от друга в этом мире. Гордеев был уверен, что он неплохой человек и в его жизни нет ничего, о чем бы он стыдился рассказать Еве. Возможно, только любовные приключения, самые дерзкие, опустил бы, чтобы не заставлять ревновать к его прошлому.
И совсем другое дело – его жена. Он думал, что нашел в девушке, стоявшей на берегу озера, у мертвого осокоря, похожего человека. Поначалу все так и было. Но со временем он стал понимать, что в жизни Евы есть скрытая часть, которой она никогда бы не поделилась с ним. Ни за что на свете. Даже под пыткой. Это его настораживало, а если сильнее и правдивее – пугало.
Ночь давно вползла в комнаты его квартиры, а Петр еще не спал. Коньяк был на исходе, а он все думал, слушая, как на стене тихонько цокают часы. Недавно позвонила Ева, сказала, что все в порядке, добралась нормально. Он спросил, как здоровье дяди, и она ответила, что ее приезд для него – лучшее лекарство.