Три Петуха И Милость Митры
Шрифт:
Конану однако представлялось, что выход сей не для него; он не привык к уступкам, а хитростям предпочитал добрый удар клинка. Сегодня, как и прошлой ночью, он вышел победителем; он поспел вовремя, он отразил атаку, он выиграл и не собирался скрывать своего торжества. Тем более, что нападение оказалось подлым! Да, подлым! И Сагар вместе с Пирием Фламом еще поплатятся за это!
Задумавшись о планах мести, он едва не спалил свое жаркое. Тушка подгорела с одного бока, а с другого выглядела сыроватой, но такие мелочи Конана не смущали; вцепившись крепкими зубами в птичью грудку, он вырвал кусок, быстро и жадно прожевал, откусил
Конан распростерся на крыше, у самого потолочного люка, упираясь в его закраину подбородком. Внизу, в длинном сарае, сложенном из кедровых бревен, мирно дремали куры и петухи; меж петушиными насестами и гнездами кур стояли пара топчанов да печка, за которой, в полутьме, у задней стены, виднелось несколько клеток. Вся эта обстановка почти не отличалась от курятника достойного Хирталамоса, в котором Конан просидел две прошлые ночи. Разница была лишь в том, что на топчанах тут расположились трое - все в темных плащах, с откинутыми на спину капюшонами. Хотя сверху Конан видел лишь шеи да макушки сторожей, узнать их не составляло труда. Басистый голос выдавал Сагара, отсутствие ушей - Безухого, а черная повязка, закрывавшая выбитый глаз, - Кривого. Что касается Рваной Ноздри, то он недавно покинул Шадизар; хоть тело его пока что оставалось здесь, в ряду прочих тел у загородки хирталамосова курятника, но дух уже странствовал по Серым Равнинам.
Впрочем, Конан не вспоминал сейчас о битвах, случившихся вчера и позавчера; он ведь обратился в слух, внимая словам Сагара Рябой Рожи. Его тощий соперник был гневен и распекал своих помощников.
– Мешки с дерьмом шелудивой свиньи, вот кто вы!
– раздраженно бурчал он.
– Провалили дело, ублюдки! Сказал же вам: остаться и проследить! А вы сбежали, как трусливые крысы!
– Кто ж мог догадаться, что так выйдет, - произнес Безухий.
– Этому киммерийскому козлу дарована Белом резвость блохи! Да что там блохи - он целую стаю блох обскачет! Сам посуди: выпустили мы восьмерых хорей… Долгое ли дело им передушить с полсотни петухов? Однако ж не вышло…
– Выпустили восьмерых! Не вышло!… - передразнил Рябая Рожа.
– Если вы, недоумки, побоялись там остаться, надо было выпустить пятьдесят! По одному на каждого петуха!
– Где ж их возьмешь-то, пятьдесят?
– хрипло возразил Кривой.
– Так ведь теперь взяли!
– Сагар пихнул ногой объемистый мешок, валявшийся на полу у топчана. В мешке что-то зашевелилось, зафырчало.
– Ну, не полсотни же, - Кривой почесал в затылке.
– Всего два десятка и еще три… Все окрестные усадьбы обегали, чтоб мне больше вина не пить!
Ого!
– подумал Конан. Вчера было восемь хорьков, а сегодня, значит, будет втрое больше! Вовремя он сюда заявился…
Чуть повернув голову, киммериец взглянул на небеса. Вечерняя заря отгорела, но месяц висел еще низко, только собираясь пуститься в свою дорогу среди сверкающих звезд; вся ночь была впереди - третья ночь, последняя перед праздником рахавата. Еще вчера Конан решил использовать ее с толком: не оборонятся, но атаковать. Вернее, поразведать, что замышляет коварный Сагар, а затем действовать по обстоятельствам.
В
О Фламе сейчас и шла речь внизу.
– Хозяин недоволен, - пробасил Сагар.
– Плачу, говорит, деньги, отсыпаю звонкую монету, а толку с вас что с вшивых псов! Пьете, жрете - и все!
– Какой он нам хозяин, - прохрипел Кривой.
– Мы - люди вольные…
– Кто платит, тот и хозяин!
– оборвал сподвижника Сагар.
– А Флам, протухшая задница, не скупится!
Сколько ж он им обещал?
– мелькнуло у Конана в голове. Немалые деньги, судя по всему! Впрочем, сколько не дашь за божеские милости, все мало! В который раз ему припомнились речи Хирталамоса: мол, кто пообедает петухом-победителем, тот станет крепок, удачлив в делах и любим женщинами.
Рябая Рожа тем временем продолжал:
– Сегодня - последняя ночь, и, клянусь Белом, все должно пройти как по маслу! Отправимся, когда месяц будет в зените… Ты, Безухий, и т, Кривой, поведете людей. Заберетесь на стены с двух сторон и поразвлекайтесь с киммерийцем… хорошо поразвлекайтесь, чтоб он, козел прыткий, по всему саду бегал!
– А ты?
– спросил Безухий.
– Ты чего делать будешь?
– Я-то? Я запущу хорьков да пригляжу, чтоб ни единый петушок после них не кукарекал!
– Вот что, - сказал Безухий после недолгого раздумья, - лучше вы с Кривым развлекайте киммерийского козла, а я займусь хорьками.
Безухий потянулся к шевелящемуся мешку, но Сагар сильно стукнул его по руке.
– Слушай сюда и пасть не разевай! Забыл, кто тут главный? Для вас, крысиная моча, мое слово - слово Бела! А не хватит слова… - Рябая Рожа выдержал паузу, коснувшись ладонью клинка.
– Будет, как я сказал! Вы поведете людей, я потащу хорьков! И вот что еще…
Он протянул свои длинные тощие руки и, обхватив затылки Кривого и Безухого, пригнув их поближе к себе; потом начал что-то вполголоса шептать. Что именно, Конан не разобрал, да и не очень интересовался, пребывая в полной уверенности, что ни один из трех бандитов из фламова курятника не выйдет. Момент для атаки был вполне подходящий: сейчас он видел прямо под собой три грязные шеи, три растрепанные макушки да две пары ушей.
Киммериец зацепил крюк о закраину продуха, сжал покрепче веревку и стремительно скользнул вниз. Попал он как раз туда, куда нацелился: уселся на плечи Сагару, стиснув ему шею коленями. Затем опустились два огромных кулака, и Безухий с Кривым в полном молчании стали валиться на землю. Конан аккуратно придержал их - так, чтобы никого не потревожить шумом упавшего тела. Рябая Рожа под ним сложился вдвое, но тоже не издавал ни звука - гранитные колени Конана не позволяли ему вздохнуть, не то что пикнуть.