Три подруги и пустынная кошка
Шрифт:
— Альфа рассказал мне, что мою мать убили быстро — одним единственным ударом рассекли сонную артерию. Она скончалась за секунду, даже не успев сообразить, что произошло.
— Что же твоя мать такого натворила, что по её голову пришел мститель? — пробормотал я удивленно.
— Подробностей я не знаю, — мотнул головой Бахир. — Потому что в какой-то момент осознал, что и не хочу знать. Но если говорить в общих чертах, то моя мама после побега… как бы это сказать… слетела с катушек. Она колесила по стране, нападала по ночам на людей и кусала всех подряд. Альфа моей бывшей стаи и несколько его заместителей знали об этом, но ничего не могли сделать — выследить её было очень трудно, потому что она всё время передвигалась, да и не их это была забота, потому что тот, кто обратил нас с мамой был из другой стаи, следовательно, и ответственность за её действия несли другие ребята. За время своей бродяжнического существования мама успела обратить несколько сотен людей и еще стольких же убить. Так что, смерть её была вполне закономерной и ожидаемой.
Мой помощник подвел печальный итог и замолчал.
Я уже открыл было рот, чтобы выразить ему свое сочувствие, хоть это и было самой бесполезной вещью на планете, как и само сочувствие — самая бесполезная человеческая эмоция, но Бахир вдруг резко затормозил на сменившем свой цвет светофоре, обернулся ко мне всем корпусом и заглянул в глаза.
— Как вы думаете, если Чума действительно сейчас в городе, то за кем он пришел? — на дне его теплых карих глаз мелькнул затаенный, тщательно подавляемый страх.
— Вряд ли, за тобой, — криво изогнул я губы. — Так что, можешь не переживать.
Бахир вдруг скованно улыбнулся и признался:
— Я переживаю не за себя.
И я понял.
Он беспокоился обо мне.
Да, это было очевидно. Если за кем Чума и может прийти, то я — наиболее подходящая на роль следующей жертвы мстителя кандидатура.
— Не хотелось бы увидеть вас, болтающимся на дереве, — попытался пошутить оборотень, а я вдруг вспомнил, что он еще очень и очень юн, несмотря на все свои стремления выглядеть серьезно и взросло.
— Не бойся, не увидишь, — пообещал я, откидываясь на сидении и чувствуя, как сердце ускоряет свой бег. Да, одно дело, когда ты сам догадываешься обо всем и совсем другое — услышать, как твои мысли озвучивают другие люди. — Я не собираюсь умирать.
Бахир вернул свое внимание дороге, и мы вновь тронулись с места. До «Шанхая» оставалось совсем чуть-чуть. И я почувствовал себя немного спокойнее. «Шанхай» — моя крепость, там до меня не доберется даже брат.
— Он не человек, — начал рассуждать вслух мой подручный волк, словно уже мысленно прорабатывая стратегию моей защиты. Это было одновременно и смешно, и трогательно. Меня собрался спасать вчерашний школьник. Конечно, в сражении один на один он хорош, но что мальчишка способен противопоставить тому, кто был самим олицетворением ужаса?
— Естественно, он не человек, — легко рассмеялся я, чувствуя, как постепенно отпускает напряжение, словно сжавшее внутренности стальным прутом. Все-таки, не зря взял волчонка к себе. Правильное было решение. — Легенде о нем больше сотни лет. Люди так долго не живут. А если и живут, то не столь активно, как Чума.
— Но он и не Охотник, — продолжал рассуждать Бахир вслух. — И не имеет отношения к Совету и корволанту.
Я кивнул, безмолвно с ним соглашаясь. В этом своем суждении весьма сообразительный волк также не ошибся. Корволант контролируется Советом, а Совет — контролируется деньгами. Моими деньгами, которые Совет очень оскорбляют, и которые это скопище дряхлых стариков, возомнивших себя вершиной нашего мира, все равно берет, исправно протягивая жадную лапу. Они получают львиную долю от моей прибыли, а потому убивать меня им не выгодно с экономической точки зрения. Конечно, я не собираюсь вечно терпеть власть занудных снобов, помешанных на правилах, писанных больше тысячи лет назад на пергаменте при свете горящей лучины. Да и платить засевшим в своих норах хрычам огромные суммы тоже уже порядком надоело, так что, у меня в ближайших планах значится разобраться с этим собранием старых перечниц, но не сейчас. Сейчас я им плачу, и их это устраивает.
А по поводу Охотников за головами…
Когда-то это были свободные отряды, чья признаваемая всеми сила основывалась на семейной преемственности. Они никому не подчинялись и жили, руководствуясь своим внутренним сводом законов, своеобразным кодексом чести. Этот самый кодекс чести их и погубил, потому что, как выяснилось, консервативность — враг адаптации, а адаптация — ключ к выживанию. Те охотники, которых не успели перебить оборотни, вступили в Летучий корпус и стали подчиняться Совету. Неприкаянными остались лишь пара десятков Охотников, но к тому моменту они уже лишись своего главного преимущества — коллективности и связи с семьей. Охотиться по одиночке за кем-то вроде Гриши и его стаи дело очень неблагодарное и крайне смертельное. Вот смерть всех и выкосила. Если где и осталась пара-тройка свободных, как прежде, Охотников, то все, что они могут сделать — это пристрелить какого-нибудь несчастного опоссума, случайно забредшего в их гараж.
— Охотники — тоже не вариант, — проговорил в итоге я, после недолгих размышлений.
— Так, кто же он?! — воскликнул Бахир и чувствовалось, что для него это не риторический вопрос, озвученный в пустоту.
Но и он остался без ответа, потому что к этому моменту мы как раз подъехали к клубу.
— Загони машину на парковку и отдохни немного. Понадобишься — позвоню, — распорядился я и вышел.
Несколько метров до входа в двухэтажное здание, возведенное специально под мой клуб, я пересек быстрым шагом, стараясь не слишком откровенно оглядываться по сторонам. Вряд ли, конечно, убийца устроился на одной из крыш соседних домов, поглядывая на меня в оптический прицел, но ощущение, будто за мной кто-то наблюдает появилось резко и не желало отпускать.
Скользнув за дверь, я кивнул дневной охране, состоящей из четырех оборотней, сразу свернул направо и пошагал по подсвеченному неоновыми лампами коридору. Эта часть была офисной и сюда допускались лишь несколько одобренных мною лично человек.
Не дойдя до кабинета пары шагов я уловил знакомый аромат парфюма.
И разозлился.
Раздраженно дернув за воротник рубашки, расстегивая несколько верхних пуговиц, я толкнул последнюю дверь и, остановившись на пороге, взглянул в глаза вальяжно раскинувшейся в кресле Ильзе.
— Какого черта ты здесь забыла? — резко спросил я.
Ильза, молодая волчица с копной кудрявых белокурых волос и такими пышными формами, что их едва прикрывало тонкое легкое светло-зеленое платье, соблазнительно закинула ногу за ногу и призывно облизнула полные губы.
С грохотом захлопнув за собой дверь, я прошел в глубь кабинета, на ходу стягивая с себя пиджак.
— Я задал тебе вопрос, — пиджак полетел на черный кожаный диван, следом за ним туда же устало рухнул я.
— Я соскучилась, — капризно надув губки, протянула Ильза и взмахнула длинными ресницами. В том, что ни эти ресницы, ни эти губы, ни все остальное не были натуральными для меня не являлось секретом. В принципе, мне было не важно, сколько, чего и как исправила в себе Ильза. Она мне нужна было только для одной-единственной цели, с которой волчица справлялась на отлично. Все остальное не имело значения, как и степень её умственного развития.
Нет, сама себя она считала чрезвычайно хитрой, особенно, когда клянчила у меня деньги, но по факту, глупость её была настолько махровой, что порой я едва сдерживался, чтобы не приложить её накрашенным лицом об стол. На самом деле, единственное состояние, в котором она меня не раздражала — это стоя передо мной на коленях, обхватив часть меня своими полными, накрашенными амлой помадой губами. Именно в этой позе она была молчаливой, покорной и полностью меня устраивающей. Правда, потом приходится отирать её помаду с самых интимных мест, но это уже мелочи.