Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия
Шрифт:
– Наталья, будь добра, посмотри вот эту рукопись, – сказал главный редактор, протягивая ей красную папку.
– Самотек? – спросила она.
– Нет. Автора рекомендовала Жихарева, говорит, талантливый. Если пойдет, пустим в серию «Бестселлер XXI века». Только не тяни, ладно?
– А ты-то сам смотрел?
– По-моему, вполне… Но ты же знаешь, я тебе больше чем себе доверяю.
– Хорошо.
– Наталья, только, пожалуйста, забудь, что за него Жихарева хлопотала. А то я тебя знаю, ты так ее не любишь…
– Олег!
– Да вы же,
– А если мне не понравится?
– Напишешь обоснованное заключение.
– Как будто мои заключения кого-то волнуют!
– Ну не преувеличивай!
– Олег, если ты помнишь, я была против того, чтобы печатали Тушилова, ну и что? Мне же теперь приходится это дерьмо хлебать большими ложками! Да и вообще…
– А Тушилов, между прочим, прекрасно продается!
– Ну еще бы! У всех его положительных героев член длиной тридцать сантиметров!
– А разве это плохо? – с некоторой грустью спросил главный редактор.
– Дело вкуса! – фыркнула Наталия Павловна. – Ладно, Олег, я пойду.
– Иди. Как дела-то?
– Нормально.
– Хорошо. Иди.
Вернувшись к себе, Наталия Павловна раскрыла папку. «П. Гущин. Дурная слава». Она вытащила наугад одну страничку. По крайней мере вполне грамотно, и на том спасибо. Ладно, заберу домой, вечером прочту.
Тата взялась вычитывать верстку очередного детективного романа. Только за работой она чувствовала себя человеком, а не брошенной женой. Сколько ни говорила себе, что жизнь в тридцать девять лет не кончается, что та же Жихарева вышла в третий раз замуж почти в пятьдесят, а корректорша Зинаида Иосифовна и вовсе в пятьдесят два, но ничего не помогало. К тому же Наталия Павловна сидела на диете, и от этого ей было еще хуже, а результатов что-то не видно.
В комнату вихрем ворвалась Рина, с грохотом отодвинула стул и изо всех сил хватила кулаком по столу. Так она обычно разряжалась после бесед с коммерческим директором издательства Кузоватовым.
– Опять с Витасиком поцапалась? – оторвалась от верстки Тата.
– С кем же еще? Я его когда-нибудь укокошу! Собственноручно!
– Что опять?
– Очередная гениальная идея! Он требует, чтобы авторы детской серии по возможности брали псевдонимы!
– Подумаешь, новость!
– Но ведь Богословская уже печаталась, это не первая ее книга, а он, видите ли, решил, что Богословская – неподходящая для детей фамилия! И требует, чтобы она звалась Корабликовой!
– Почему Корабликовой?
– Ему кажется, что детям это должно понравиться!
– Бред!
– Я ему то же самое сказала!
– А сама Богословская в курсе?
– Пока нет.
– Ну так чего ты расстраиваешься? Может, она еще пошлет его куда подальше.
– Ты ж его знаешь, он упрется и может начать настаивать. А Богословская талантливая, у нее хорошие книги, жалко если она уйдет.
– Не уйдет. Думаю, Витасик в результате откажется от своей роскошной идеи.
– Как же, жди-дожидайся! Татка, обещай, что
– Обещаю! А что такое?
– Он велел мне подготовить ему список «детских» фамилий!
– Что?
– Что слышала!
– Он рехнулся?
– Похоже на то.
– Но зачем это нужно?
– Он выразился так: «Чтобы давать авторам возможность выбора». Вот приходит, например, человек по фамилии Смирнов. А мы ему списочек: извольте выбрать сами, кем вам быть – Корабликовым, или Самолетиковым, или Собачкиным.
– Интересно, а Рыбкин, Птичкин, Кошкин – это детские фамилии?
– По-видимому, недостаточно.
– Тогда Пеленкин, Подгузников, Соскин.
– Гениально, Татка, я вот ему такой списочек составлю. Как ты сказала? Я запишу. Давай еще!
– Памперс! Роскошная иностранная фамилия – Елизавета Памперс, блеск! А еще можно целую серию выпустить – Мамулин, Папулин, Дедулин.
– Ага, Сынулин, Бабулин, – подхватила Рина.
– А для подростков спецфамилии не нужны? А то можно, например, придумать такие – Пубертатников, Кайфецкий и Кайфоломский!
– Татка, это уже не по теме.
– Ладно, посмеялись, и вроде полегче стало.
– Да, отпустило. Пусть Витасик подавится этими детскими фамилиями. Как думаешь, подавится?
– Обязательно!
Часов в пять, когда они давно и думать забыли о пресловутом списке, в комнату заглянула незнакомая женщина средних лет:
– Извините, я к Ирине Александровне.
– Слушаю вас!
– Извините, я вот принесла рукопись.
– Какую рукопись?
– Детский детектив. Мне посоветовали к вам обратиться… Я вообще-то из Питера… Но вот мне рекомендовали ваше издательство…
– А как вы прошли сюда? – полюбопытствовала Рина. – У нас ведь охрана.
– Я пришла к Геннадию Игоревичу.
Геннадий Игоревич был директором издательства.
– А, понятно.
– Геннадий Игоревич хотел сам меня вам представить, но я решила, что не стоит… Я бы и говорить не стала о нашем знакомстве, чтобы отношение ко мне было непредвзятым, но вы спросили… Пожалуйста, посмотрите, Ирина Александровна!
– Хорошо, разумеется, я прочту. Как ваша фамилия?
– Малышец. Елена Афанасьевна.
– Как? – чуть не расхохоталась Рина.
– Малышец!
– Это ваша настоящая фамилия или псевдоним?
– Нет-нет, настоящая. Я даже подумывала взять более благозвучный псевдоним. Например, Богоявленская. Мне эта фамилия очень нравится.
– Нет, только Малышец! – решительно заявила Рина.
– Вы полагаете? А почему?
– Оригинально, по крайней мере.
Тата, не выдержав, выскочила в коридор. Бывает же!
Вечером Иришка куда-то убежала, вероятно, к подруге, Тата решила просмотреть рукопись Гущина. Открыла и уже не могла оторваться. Книга была захватывающе интересной и отлично написанной. Надо же! Как здорово! Интересно, какой он, этот Гущин? И откуда взялся? Вероятно, герой романа – это некоторым образом он сам? Хорошо бы.