Три повести о любви
Шрифт:
«Да, да, конечно», — вспомнил Ипатов.
«Сейчас схожу по телефону позвоню. А вернусь, спою специально для вас «Матросские ночи»!» — певец шагнул к выходу.
Ипатов рванулся за ним:
«Подождите!»
Тот, удивленный, остановился.
«Я хотел еще спросить вас, почему в песне… ну в этой: «Выпьем и снова нальем…» — вы пропустили много хороших слов?»
«Зачем такое говоришь? — опасливо встрепенулся певец. — Какие я слова пропустил?»
«Например: «Выпьем за тех, кто командовал ротами, кто умирал на снегу…»
«Сам не знаешь, чего говоришь! — сердито упрекнул солист Ипатова. — Это совсем другая песня! Похожая, но другая!»
И тут к Ипатову подошел официант, не тот, что обслуживал их столик, а другой — с бегающими глазами:
«Вас просят зайти к директору ресторана».
«Меня — к директору
«Интересуются пожеланиями насчет улучшения работы», — как-то вкрадчиво ответил официант.
«Может быть, с кем-нибудь другим побеседует? Понимаете, я не один», — сказал Ипатов.
«Так ведь и другие парочками», — нашелся официант.
«Тоже верно, — согласился Ипатов. — Ну, пойдемте, только недолго…»
«Вот сюда!» — указал тот дорогу…
Остановились у двери, обитой коричневым дерматином.
Ипатов постучал и сразу же услышал в ответ:
«Входите!»
Но едва он переступил порог, как двое — один в штатском, другой в милицейской форме, — переглянувшись, одновременно схватили его за руки. Это было так неожиданно, так непонятно, что он тут же стал вырываться:
«Что вам от меня надо?»
Ему быстро и ловко закрутили руки за спину.
И третий — тоже в милицейской форме — точными и умелыми движениями обшарил все карманы. Затем с разочарованным и кислым видом сказал четвертому, в кожаном пальто, сидевшему за столом на директорском стуле:
«Ничего нет».
«Проверь-ка еще разок!» — приказал тот.
«Да нет у него, товарищ капитан!» — ответил милиционер.
«Чего нет?» — тщетно пытался что-нибудь понять Ипатов.
«Проверь, проверь!» — стоял на своем капитан.
Хмуро и недовольно милиционер снова принялся за обыск. На этот раз он все осматривал тщательно и неторопливо. На тыльной стороне каждого пальца, кроме большого, синела татуировка. На правой руке получалось «Гена», на левой — не то «Зина», не то «Нина».
«Чего смотреть? Нет», — заключил милиционер.
«Куда дел пистолет?» — обратился к Ипатову капитан. (Ах вот в чем дело! Значит, этот подонок накапал…)
«Какой пистолет?» — как можно естественнее сыграл удивление Ипатов.
«Ты брось ваньку валять! — капитан стукнул кулаком по директорскому столу. — Сам знаешь какой — системы «Вальтер»!»
«Пусть отпустят руки!» — попросил Ипатов.
«Отпустите!» — приказал капитан.
Оба — и штатский (наверно, бригадмилец), и первый милиционер — одновременно разжали кулаки, и Ипатов принялся двигать занемевшими руками.
«Потом будешь заниматься гимнастикой, сперва отвечай!» — сказал капитан.
«Никакого «вальтера» у меня нет, — твердо заявил Ипатов. — Был «ТТ», но я его сдал при демобилизации».
И в самом деле, он не врал. Его «вальтер», да не один, а вкупе с парабеллумом, который он тоже привез с войны, уже с месяц как покоился на дне Обводного. Он даже особенно не задумывался о последствиях, когда, возвращаясь из Германии домой, прихватил с собой трофейные пистолеты: велика важность! Конечно, папа и мама были против хранения оружия, они знали, чем это пахнет. Но Ипатов заявил, что сие (так и сказал: сие) их не касается, оба пистолета захвачены им в честном бою: «вальтер» взят у одного обер-фельдфебеля, как-то по ошибке заскочившего к ним в траншею, а парабеллум — у власовца, который отстреливался из него до последнего патрона: вытащили уже из мертвой руки… Единственное, что удалось родителям, — это уговорить Ипатова спрятать их подальше. Он зарыл пистолеты на чердаке в песке у самого нижнего конца стропил. Но уже на следующий день полез проверять, на месте ли запрятанное, не украл ли кто. Оснований для такого беспокойства было более чем достаточно: на чердаке вечно сохло белье, забирались мальчишки. Чтобы не рисковать всем оружием, Ипатов решил парабеллум в разобранном виде оставить под стропилами, а «вальтер» спрятать где-нибудь в квартире. Вскоре началась полоса танцулек, вечеров и поздних возвращений домой, и Ипатов, чтобы чувствовать себя увереннее на ночных улицах, не устоял перед искушением носить с собой сравнительно небольшой и компактный «вальтер». Он ходил с ним не только на танцы в Мраморный, в Выборгский, в Промкооперации, но и в кино и театры. Однажды какой-то тип углядел в его заднем кармане рельефные очертания пистолета, и за спиной Ипатова пошло гулять: «Переодетый мильтон… переодетый мильтон…» А сколько раз он, ощущая подкрепляющую
Но вернемся в директорский кабинет, где допрашивали задержанного Ипатова.
«С кем он?» — спросил капитан бригадмильца.
«Да с какой-то фифой!» — пренебрежительно ответил тот. Ипатов хлестнул возмущенным взглядом по толстогубой физиономии.
«Может быть, передал ей?» — раздумчиво произнес капитан.
«Товарищ капитан, я никому ничего не передавал!» — горячо заверил Ипатов, задабривая того обращением по званию: не хватало, чтобы они принялись еще за Светлану.
И не зря опасался: бригадмилец — само усердие:
«Посылать, что ли, за ней?»
«Давай!» — сказал капитан.
«Подожди, друг!» — уже по-хорошему попросил Ипатов бригадмильца.
И подействовало: тот застыл у дверей до нового распоряжения.
Ипатов шагнул к столу:
«Товарищ капитан, даже если бы у меня было оружие, как и когда я мог его передать? Я стоял, разговаривал с певцом. Ко мне подошел официант и попросил зайти к директору ресторана. У меня и в мыслях не было, что мною заинтересовалась милиция. Откуда я мог знать, что меня будут обыскивать?»
Капитан вроде бы задумался. Потом сказал:
«Ваши документы!»
Ипатов с готовностью подал свой новенький студенческий билет.
Капитан внимательно изучил его, затем спросил:
«Паспорт при себе?»
«Паспорт? — Ипатов достал из нагрудного кармана пачку документов. — Оставил дома… Вот военный билет. Орденские книжки. Удостоверения на медали…»
Все это он щедро выкладывал на стол. Капитан не отказывался, просматривал один документ за другим.
«Ну так как же?» — подал голос бригадмилец.
«Тебе что, невмоготу, что ли?» — спросил капитан.
«Да я так», — ответил тот.
«Ну что ж, документы хорошие», — капитан сложил их пачкой и вернул задержанному.
«Поверьте, — доверительно и благодарно произнес Ипатов, — за войну у меня столько перебывало пистолетов — и наших, и трофейных, что они мне теперь и даром не нужны. Сыт ими по горло. Сами понимаете…»
Он действительно был сейчас искренен, говорил, как думал. Но спроси его, как увязать эти вроде бы непритворные слова с тем, что он натворил, то есть вопреки здравому смыслу привез с фронта два пистолета и шлялся с ними по городу, он бы и сам толком не мог объяснить. То ли по окончании войны снова впал в детство — наверстывал упущенное, то ли одурел от свалившихся на него мирных дней. К счастью, ни один человек, кроме, разумеется, родителей, уже не спросит его об этом.