Три повести
Шрифт:
Заявление о приеме в техникум было подано еще весной. Безмятежные дни лета кончились. Начался период дождей. Берег скучно затянуло туманом. Амур набух и раздулся. Протоки стали как мощные реки. Пересохшие за лето болота налились водой, озера соединились и походили на море. Потом непогода прошла, наступили последние солнечные дни. Алеша стал готовиться к отъезду в Хабаровск.
Необычный пароход шел в один из этих дней по Амуру. И к необычному месту причалил он, никого не предупреждая гудком. Матрос стоял на его носу и мерил шестом воду. Потом загрохотала лебедка, и пароход стал на якорь. Это был маленький и хорошо знакомый Алеше колесный пароход. Обычно совершали на нем служебные и ревизионные поездки. Капитан в черном осеннем пальто стоял на верхнем мостике. Он сложил руки рупором и крикнул:
— Эй, парнишка… бакенщик дома?
Теперь
— Прямиков… Игнат! Узнаёшь? — Полоса воды отделяла пароход от берега. — Ну, чего глаза пучишь? — крикнул снова тот же смешливый и по-командирски отчетливый голос. — Дементьев! Дементьев я, понял?
Весла не сразу попали в уключины. Отец стоял в лодке, и Алеша четырьмя широкими размахами весел подогнал ее к пароходу. Лодку подтянули, сын с отцом поднялись на борт парохода. Высокий человек стоял теперь перед ними.
— Дементьев… — сказал Прямиков. — Неужели ты?
— Ну да, я сам, своей личностью. Не ожидал? — и человек положил отцу руку на плечо, отстраняя, чтобы лучше вглядеться. — Вот ведь короткая наша земля: снова я на Амуре. А этот парнишка кто… сын? Неужели сын? — Человек посмотрел на Алешу. — Да, времени набежало… — добавил он. — Ну что же, заходи… потолкуем.
Все было по-речному опрятно в маленьком салоне парохода. Чисто выстиранные старенькие чехлы на диванах, большое зеркальное окно, обращенное на нос парохода, качающиеся подсвечники на стенах, служившие в свое время для свечей, и голубенькие примулы в горшках на столе. Дементьев усадил отца в кресло.
— Вот какие дела, брат, — сказал он. — Разговору нам на десять лет хватит.
— Ты зачем же на Амур? — спросил Прямиков. Видимо, его стесняли и значки на черных петлицах и служебный пароход. Почти пятнадцать лет прошло с той поры, когда партизанили вместе на Амуре.
Алеша сидел на краешке низкого дивана под широким окном и видел знакомые тугие желваки на скулах отца.
— Знаешь, от кого я узнал, что ты здесь? От Михалкина. Он диспетчером в управлении пароходства в Хабаровске. А дела вот какие… — Дементьев прошелся из угла в угол. Отец сидел на краешке глубокого кресла, держа руки на сдвинутых коленях. Замасленная его кепка лежала на столе.
— Нас с тобой партизанская война одним крестом крестила. Ты Лазо помнишь? Станция есть его имени, — сказал задумчиво Дементьев. — Поезд на нее рано утром пришел, все еще спали. А я вышел, походил по этой станции. Больше пятнадцати лет прошло. Целая жизнь. И есть нам о чем рапортовать товарищу Лазо. Можем сказать ему, что не зря он дрался и умирал. Вот он, Дальний Восток, — в наших руках лежит. Застраиваем его понемногу, заковываем в броню. Подходящие суденышки по Амуру плавают. Пусть кто-нибудь сунется. Золотой край, богатство наше. А ты ведь тоже мог из Приамурья податься… где климат помягче да и полюднее, где о тайге только из книжек знают. Не ушел все-таки. А почему не ушел? Доходу тебе здесь больше или просто привык к своему месту? Или любовь к краю, что ли…
— Может, и любовь… Свой край, за него дрался. Этого из песни не выкинешь. Конечно, не очень-то много я успел. Створы зажигать — дело не больно хитрое. Но ведь и навигацию без створ не проведешь. Работаю помаленьку, как умею. Ну, ты, конечно, другое дело… следует думать, свою дорогу нашел. Ты кем же сейчас будешь?
— Я транспортник. Да и гидролог в то же время, работаю по водоизысканиям. Прежде чем построить завод, приходим определять, откуда брать ему воду и есть ли еще подходящая вода. Я тогда ведь с Дальнего Востока после войны в Ленинград уехал. В Ленинграде окончил рабфак, потом гидрологический институт. Работал в Казахстане сначала, потом в Средней Азии. Сейчас послали меня с одним делом на Дальний Восток. Дело это большое и срочное.
Дементьев шагал по салону. Его черная куртка была расстегнута у ворота. Морщинки над переносицей были строгие, сближавшие по временам прямые черные брови. Течение покачивало пароход, и подвески на люстре позвякивали.
— История вот какая… если начать прямо с дела. Последние годы я работаю в Наркомпути. Дела всё срочные, связанные со всякими изысканиями. Прокладывали мы дорогу в Казахстане.
— Хабаровскую получаю, — ответил Прямиков.
— Ну, так вот… в общем, бегут теперь по степи поезда! — Дементьев с удовольствием усмехнулся. — Из Казахстана вернулся в Москву. Работал в отделе проектировки. Раз вызывают меня на одно совещание. Дело это, конечно, особое… ну, ты понимаешь, конечно, что дело это пока секретное. А что делает твой сын? — спросил он вдруг.
— Окончил семилетку весной. В железнодорожный техникум поступает, по твоему ведомству.
Дементьев остановился перед Алешей и стал разглядывать его.
— Вот для сына уже дорога и открыта. Не зря мы с тобой воевали, значит! — Дементьев на миг задумался. — Да… вызывают меня на одно совещание. Речь идет о Дальнем Востоке. Есть у нас на Дальний Восток одна колея. Сам знаешь, от Карымского до Владивостока одна путь… артерийка. Один поезд на восток, другой на запад… кто первый к разъезду подошел, тот и ждет. Край большой, дела большие, опасности большие… есть места — от железной дороги до границы на лошади в дневной переход доедешь. А японцы Маньчжурию дорогами опоясывают, к границе выводят… и все в нашу сторону. Значит, нам самое время об артерийке думать. Насчет второй колеи ты слыхал, конечно, но есть еще и другая проблема. Ты в Сковородине бывал?
— А как же? И в Сковородине, и в Талдане, и в Магдагачи… мы ведь с тобой вместе до Читы доходили.
Конечно, это было так. В охране восстановительного железнодорожного батальона они доходили до Читы.
— Тогда тебе все будет ясно. Есть такой самый трудный участок на Великом Сибирском пути. Район вечной мерзлоты. Сверху торф, внизу лед, и так весь год, даже в самое жаркое время земля не оттаивает. Человек там редок, да и зверь не очень-то водится. А главное — нет для железной дороги воды. Воду для паровозов на промежуточные станции в цистернах перевозить приходится… первая трассировка Амурской дороги на русской территории не имела успеха. Американцы, которых на это дело пригласили, ничего не придумали, и японцы в интервенцию с водой помучились. Нет зимой воды, реки и ключи перемерзают, жители снег тают для своих нужд, а поезда стоят. Вот и представь себе наше положение. С одной стороны, мы вторую колею начали тянуть на восток, с другой — есть такая тысяча километров безводной полосы, которая портит нам все на свете. Царское правительство над вопросом о водоснабжении не один год билось здесь и ничего не сумело. У нас таких сроков нет. Эпоха и обстоятельства диктуют нам другие сроки. Старые специалисты, которые полвека на транспортном деле сидели, считали неразрешимым этот вопрос: природу не переспоришь, мол. Ну, а мы к этому относимся иначе. — Его серые глаза стали жесткими. — Если что нужно достать, значит нужно. На то и природа, чтобы человек подчинял ее себе. Словом, вызывают меня на совещание. Так-то, мол, и так, знаешь насчет водоснабжения в районе вечной мерзлоты? Я, правда, кое-что по этому вопросу почитал, есть у нас и хорошие специалисты-мерзлотники. Немного знаю, говорю. «Хорошо. Царское правительство над этим делом годами билось и ничего не нашло. А мы должны найти в восемь месяцев… к зиме должны найти. Подбирай людей, через три недели должен быть на Дальнем Востоке». — Дементьев остановился. За широким зеркальным стеклом голубел на солнце Амур. — Вот какие дела, братец мой, — заключил он, отвлеченный на миг широкой речной панорамой. — В восемь месяцев надо сделать то, на что потрачены были годы бесплодных изысканий. Надо найти. Иначе что же… иначе — позор!
— Дело трудное, — сказал Прямиков. — Я ведь эти места хорошо знаю. На Ерофее Павловиче [17] мы с этим делом помучились. Стали поезда, нет воды. Снега для паровоза не натаешь. А нам вспомогательный поезд срочно гнать… впереди крушение. Сзади броневой поезд и два эшелона… надо их двигать на Читу, там бои. Семенов наседает. С водой там подлое дело, верно, — согласился он. — Так как же ты думаешь подойти к этому?
Он уже освоился, старый товарищ был таким же, как и пятнадцать лет назад, только тонко заблестела седина у висков.
17
Ерофей Павлович — станция Амурской железной дороги; имя землепроходца Хабарова, в честь которого назван город Хабаровск.