Три повести
Шрифт:
IV
И годы эти прошли, и незачем даже считать, сколько их набежало с тех пор. Вот снова сидит он, Дементьев, в доме охотников. Теперь каны греют сквозь постланные камышовые циновки. Время не изменило Заксора, только грубые морщины появились на его лице от непогод и суровой жизни охотника да соболиным серебром тронуло поверху все еще блестящие угольно-черные волосы. Многое еще следует вспомнить, сидя друг против друга, но тогда на это надо потратить не один долгий вечер. Только на лице Актанки можно сосчитать прошедшие годы. Было ему уже пятьдесят пять лет, коричневая кожа гладко обтянула полысевший лоб.
— Так, так, — сказал Дементьев наконец, — значит, ты председатель колхоза?
— Я — председатель колхоза, —
Надо было еще множество дел рассказать про колхоз, и Дементьев узнал, что большой ход белки был в прошлом году и охотники купили много товаров. Колхоз получил благодарность от Рыбаксоюза за перевыполнение плана по сдаче рыбы. Кроме того, премировали быком. Бык — большой, племенной, настоящий зверь. Можно пойти посмотреть быка.
— Постой, постой! — усмехнулся Дементьев. — Так мы никогда не кончим. А мне нужно ночью уехать назад. Мы потом пойдем, и ты все это покажешь мне. — Он прошелся по дому. Там, где обычно стояли в нанайском жилище сеоны, теперь чернел репродуктор. Охотники сидели на канах, их маленькие трубочки дымили. — Вы от Амурского пароходства должны были получить телеграмму, что я собираюсь заехать в стойбище, — сказал Дементьев.
— Вот телеграмма, — ответил Актанка и полез в портфель доставать телеграмму. Старик любил документы. Ему нравилось доставать из своего большого портфеля ту или другую бумагу.
— Приехал я по делу, и вы должны мне помочь, — сказал Дементьев. — Мне нужен нанай-охотник с собой, на всю зиму. Мне нужен охотник, который хорошо знает тайгу. Заксор хорошо знает тайгу. Пусть колхоз отпустит его со мной. Я объясню, для какого дела.
И он рассказал о воде, которой не хватает для железной дороги. Охотник нужен потому, что в тайге есть много примет, которые знает только охотник и которые могут помочь найти воду.
Охотники курили трубки и слушали.
— Заксор — первый охотник в колхозе, — ответил Актанка наконец. — Сейчас охота впереди, как уйти? Пускай решит правление колхоза.
— С правлением колхоза я берусь уладить. Дело это для государства, — сказал Дементьев. — Пусть только Заксор скажет, согласен ли он поехать со мной?
Это надо было обдумать. Охотник никогда еще не уходил так далеко из стойбища. Но пароход стоит у берега, и Дементьев приехал за столько верст, что нужно пять солнц ложиться спать и вставать, чтобы добраться до этих мест. Значит, охотник нужен ему, и сейчас это важнее всех других дел. А главное — Дементьев живой сидит перед ним, и они обещали друг другу помогать в жизни. Вот теперь такой случай представился, и, значит, нужно идти с Дементьевым. Кроме того, он увидит большой город Хабаровск и поедет в поезде по железной дороге. С правлением колхоза Дементьев уговорится сам. Остается хлопнуть ладонью по ладони Дементьева. Охотнику недолго собираться в путь, и если не надо брать с собой нарты с собаками и припасы, необходимые для охотничьей жизни в горах, то это совсем просто. Ружье и зимняя одежда готовы, а места в кочевой своей жизни менять он привык.
— Ну, вот колхоз дает нужного тебе человека, — сказал Актанка. — А что ты даешь колхозу? — Он был председателем и стоял на страже интересов колхоза. — Возьми помогать школе. Учебников прислали двадцать штук, а школе нужно шестьдесят штук. Надо подтолкнуть в Хабаровске. Тетрадей тоже мало и карандашей мало. Детям рисовать плохо. Есть еще карандаши разного цвета, синие, зеленые и красные, такие карандаши тоже хорошо бы иметь школе.
И Дементьев обещал похлопотать насчет учебников, тетрадей и карандашей. Главное сделано: у него был неоценимый проводник по тайге.
— Теперь можно пройти в школу, — сказал он
— У нас две учительницы, — ответил Актанка с достоинством. — Есть Пейкель, есть Маркова.
— Значит, Маркова.
— Хорошо, пойдем к Марковой. Сначала покажу тебе коров.
И они вышли все вместе из дому. Сентябрьский вечер стоял над стойбищем. Высокие трубы дымили, и красный от заходящего солнца Амур сливался с небом. Актанка шел чуть впереди — как хозяин. В амбарах лежала заготовленная на зиму рыба. Коров загнали на вечер в загон, и к запаху рыбы примешивался теперь запах парного молока.
— Вот коровы, — сказал Актанка. — Видишь? Могу показать аттестат.
И он поставил колено под портфель, чтобы достать бумагу, в которой обозначены породы коров. Но коровы — это еще не все. Пекарни в стойбище тоже никогда прежде не было. В ней только что кончили выпечку хлеба, и теперь к небывалому в стойбище запаху молока прибавился небывалый запах печеного хлеба. Они шли через стойбище, и Актанка показывал хозяйство колхоза.
…Алеша с парохода поднялся по крутому берегу к школе. Аниська жила в доме при школе. Три года он не видел ее, заменившую ему сестру, и за три этих года оба они стали взрослыми. Как-то именно в эту пору отошло назад детство, и юность заступила ее место. Теперь Аниська окончила педагогический техникум и стала учительницей. Что потянуло ее сюда, на Амур, далеко от города и железной дороги, в глухое стойбище? Была она в памяти той же незадумчивой проворной Аниськой, с которой вместе гребли на реке, ходили собирать клюкву и голубику и делили все детские обиды и радости… Теперь такие же дети, какими были еще недавно они сами, окружали Аниську, и это больше всего говорило о том, что детство далеко позади.
Он никогда не был раньше в стойбище. Дома поднимались в гору, и возле каждого дома стоял амбар на сваях. В амбарах хранились припасы и снаряжение охотников. Сваи предохраняли амбары от грызунов и воды. На сваи некоторых амбаров надеты были жестянки из-под керосина. Если мышь взбиралась по свае, она соскальзывала с жести и падала на землю. Пласты разделанной юколы валялись на вешалах. Лучшие части рыбы предназначались для людей, головы и хребты — для собак. Возле каждого дома лежали собаки. Они лежали спокойно и не лаяли на проходящего. У них были другие обязанности — собаки служили помощниками охотнику в его кочевой трудной жизни. Алеша заглянул в одно жилище. Мужчин в доме не было. Старуха сидела в стороне, курила трубку и перебирала на большом берестяном блюде кисти проса — буды. В стороне молодая женщина трудилась над разостланным листом бересты. Двое детей играли на полу. В котле над очагом дымилась вода, готовая для проса. Старуха продолжала перебирать просо и даже не взглянула на вошедшего. Если человек вошел в дом, значит, у него есть дело и он сам скажет, что ему надо.
— Как пройти в школу? — спросил он.
Старуха не торопилась с ответом, и он успел осмотреть жилище. Несколько сундуков стояло у стены, на них лежали аккуратно сложенные ватные одеяла. Кроме сундуков в доме стояло еще много берестяных коробок с вырезанными на них узорами, делать которые были мастерицы женщины. Вдоль стен всего жилища шли теплые каны, служившие для сидения и для спанья: дымоход от очага был проведен под ними. Но Алешу больше всего заинтересовала работа женщины над листом бересты. Женщина была очень молода, с двумя блестящими черными косами, туго скрученными. Острым узким ножом она быстро вырезала рисунок на сложенном вчетверо листе бересты, и в легких и уверенных линиях можно было уловить очертания каких-то фантастических птиц и рыб. По временам она нажимала подбородком на нож, и это определяло изгиб крыла или клюва. Потом женщина расправила бересту, смахнула вырезанные частицы, и непонятный сначала рисунок, повторенный четырежды, ожил. Птицы, похожие на петухов, сидели клювами друг к дружке, и две узорчатые рыбы под ними закругляли свои двойные хвосты. Все это было обвито рамкой из листьев и завитков, сплетавшихся в стройный, выверенный глазом орнамент.