Три прыжка Ван Луня. Китайский роман
Шрифт:
Широкая аллея вела ко дворцу. Когда с террасы уже можно было разглядеть процессию, впереди которой выступали оповестители с гонгами и трубами, сидевший здесь в одиночестве человек в желтом шелковом одеянии поспешно спустился по мраморной лестнице; свита расступилась, освобождая проход; и тогда между двумя гигантскими кипарисами Цяньлун и Лобсан Палдэн Еше — подтянутый, седобородый Владыка Желтой Земли и крупный, несколько даже тучноватый таши-лама, на чье лицо легла легкая тень печали, — наконец увидали друг друга. Голову «Папы» венчала высокая шапка; его золотое парадное одеяние было сплошь расшито изображениями Будды и молящихся святых. Перед грудью — два набитых тряпками рукава со сложенными для молитвы искусственными белыми ладонями: Еше воплощал четырехрукого Будду.
Цяньлун прошел сорок шагов, отделявших его от человека с лицом цвета бронзы, мягкими губами и сияющими спокойными глазами;
Вздохнув, Желтый Владыка тихо поздравил себя с тем, что Небо даровало ему счастье насладиться — еще при жизни — такой минутой; пригласил святого пожаловать во дворец и хотел было склониться перед ним в глубоком поклоне.
Однако великий лама удержал его за локти и, сделав два шага, встал рядом. Смущенный император все еще не трогался с места, беззвучно шевелил губами… Потом они оба, в сопровождении одних только опахалоносцев, поднялись по трем мраморным ступеням и прошли в анфиладу комнат, которые предназначались для духовного владыки [219] ; там Цяньлун вскоре попрощался со своим гостем.
219
…в анфиладу комнат, которые предназначались для духовного владыки…Специально к приезду панчэн-ламы Цяньлун приказал возвести монастырь Сюймифу-шоучжимяо (1780), названный в честь горы Сюйми (Сумеру), на склонах которой размещены райские миры. Выше по склону были построены жилые покои панчэн-ламы.
Дни заполнялись визитами, ответными визитами, пиршествами, обменом подарками. В одном из боковых флигелей дворца был приготовлен зал, обособленный от других помещений: с трех сторон его окна выходили в сад, и только торцовая стена сообщалась через дверь с главным зданием [220] ; в этом наполненном воздухом помещении, посреди которого на черном ковре стояли три кресла, и проходили беседы святого старца с Желтым Владыкой; в присутствии чэн-ча хутухта, а два раза — без него [221] .
220
…с трех сторон его окна выходили в сад, и только торцовая стена сообщалась через дверь с главным зданием…Речь идет о зале Сычжи (Кабинет Четырех Знаний), где действительно летом 1780 г. император Цяньлун принимал панчэн-ламу. Отсюда галерея ведет к Павильону Долголетия, в котором находились комнаты членов царской семьи. За этим павильоном располагался двор с жилыми императорскими покоями.
221
Хутухтабыл постоянным сопровождающим панчэн-ламы во время визита последнего в Китай. Эти беседы втроем, и даже три кресла, поставленные рядом, упоминаются у Кёппена: Koeppen, Die lamaische Hieranhie…,S. 219.
Алтарь с гигантской золотой статуей сидящего Будды располагался как раз напротив трех кресел, в среднем из которых, самом высоком, сидел панчэн ринпоче [222] , достопочтенный и драгоценный учитель мудрости с тибетской Горы Благоденствия [223] , и поворачивался то направо, то налево, чтобы шепнуть на ухо императору или его «кардиналу» какое-нибудь сокровенное изречение. Однажды представители монгольских караванов, прибывших в Мулань, попросили, чтобы чэн-чапоехал с ними и вынес окончательное решение по какому-то их конфликту, на самом деле весь этот инцидент был подстроен самим Цяньлуном. Два дня, пока одно из кресел оставалось пустым, император мог чувствовать себя непринужденно.
222
Титул панчэн ринпочэозначает «драгоценный панчэн(лама)».
223
«Гора Благоденствия»— значение названия монастыря Ташилунпо.
Как всегда во время этих бесед зал окружали — на отдалении в тридцать шагов — императорские гвардейцы; три примыкающие комнаты
Не дождавшись, пока он вынырнет из состояния медитативной сосредоточенности, Цяньлун, скрестив руки, заговорил: «Ваше святейшество так много дали мне, недостойному; моя душа теперь успокоилась. Я, хотя и император, — всего лишь человек. Я — Сын Неба, но, тем не менее, испытываю благоговейный трепет, когда думаю об интимности отношений, связывающих вас с великими мировыми владыками. Я иногда пописываю стихи; моя академия, блистательный Лес Кистей, хвалит их; однако вас, досточтимый, да простятся мне эти слова, я едва ли могу воспринимать с человеческой точки зрения. Это в вашей стране лугов и черных юрт люди привыкли к вам, к вашей доброте, к вашему всепобеждающему разуму; я же не мог бы ни заочно представить себе ваш облик или то, что вы пожелали бы мне сказать, ни описать то и другое в стихах».
«Августейший повелитель защищает мою маленькую и бедную страну снегов. Мы занимаем лишь крошечный уголок в доме, находящемся под защитой августейшего повелителя. Шакьямуни завершил свой земной путь на Юге; моей же холодной и отгороженной от мира стране была доверена забота о его вечной жизни. Духи пребывают с нами; повторные рождения драгоценных будд происходят на голой горе, которая, подобно пресловутому ледяному аду, изрыгает смерть и выдыхает стужу».
«Земля не содрогается от этого дыхания. Напротив, все рты жадно хватают воздух, который исходит от изрыгающей смерть горы».
«Августейший повелитель — мудрый и благочестивый воин. Он завоевывает земли, которые принадлежат ему по праву. Тибет очень рано вступил в тесные и мирные отношения с Чистой Династией».
«Я вовсе не благочестив. Я прилагал много усилий, чтобы думать так, как говорит ваше святейшество. Мне это давалось с трудом; нельзя быть одновременно императором и благочестивым человеком. Не возражайте; уверяю вас, это так. Меня бы давно убили, если бы я позволил себе хотя бы полчаса быть благочестивым в том смысле, какой подразумеваете вы. Я пытаюсь быть таким. Потому я и попросил вас приехать ко мне, старику».
«Я всей душой предан Восточному Владыке. Коллизии, с которыми ему приходится сталкиваться, поистине велики. Я готов плакать вместе с ним, если его охватил страх».
« Панчэн ринпоче, как звали того богатого индийского благотворителя, о котором вы рассказывали вчера мне и ученейшему хутухта? Тот благочестивый человек вышел навстречу Прекраснейшему и Совершенному, повелел построить для него монастырь под Шэвэем, Городом Слушания; вы говорили, что там сын Шакьи написал бессчетное количество книг».
«Я говорил о Судатте» [224] .
«Меня зовут Цяньлун, и я в тысячу раз богаче того Судатты, что жил близ Шэвэя. Вы даже не сможете исчислить мое состояние. Я дам вам, панчэн ринпоче, всё, чего вы пожелаете. Я построю для вас монастыри, каких вы еще не видали; мои архитекторы, строители, художники создадут лучшее, на что они способны. Я пожалую вам и близлежащие города — да что там, целую провинцию, где вы живете. Только останьтесь хоть ненадолго в моей стране! Ваш Тибет без вас обойдется: эта страна чуть не лопается от святости; другие же, нуждающиеся в вас, претерпевают муки духовного голода. Нет нужды расписывать вам красоты моих провинций. Вы уже сами достигли преклонных лет, панчэн ринпоче,пусть же Лобсан Палдэн Еше, в чьем теле вы сейчас обитаете, отогреется в стране Восточного Сына Дракона. Прекраснейший и Совершенный Гаутама не отверг предложенный ему подарок; я так же искренен, как и ваши верующие, когда говорю: ваше святейшество благословит меня, если примет мой дар».
224
«Я говорил о Судатте».Согласно буддийскому преданию, некий богатый человек, Судатта, семь раз разорялся и снова богател, потом, во время страшного голода, роздал последний свой рис пяти нищим, среди которых был и Шакьямуни Будда. С того дня Судатта стал самым богатым человеком в Индии и построил для Будды монастырь в парке Джеватана близ Шравасти, недалеко от города Капилавасту, где родился Шакьямуни.