Три сказки о Городе Теней, и одна – о прекрасной принцессе

Мансуров Андрей Арсланович

Осторожно скосив глаза, Хассан заметил и старое платье, и афганки, и выгоревший пояс с расшивкой бисером. Он судорожно сжал зубы – чуть было не закричал со страху!

Ноги опять задрожали. Да что же это!..

Медленно он встал. Повернулся.

Да, всё верно! Эти искрящиеся любовью блёкло-зелёные глаза в окружении глубоких морщинок не перепутать ни с чьими больше! Бабушка! Он было сделал движение – кинуться на грудь, разрыдаться, обнять сухонькую и ставшую теперь ниже его, фигуру…

Но остановил себя на полпути.

Это – не бабушка!

Это – образ, созданный по его воспоминаниям чёртовым Гребнем!

И – созданный только потому, что он о бабушке подумал. А если бы он подумал о соседской девчушке Гюзель, и провёл гребнем по волосам, можно не сомневаться: Гюзель бы и возникла. И похихикивала, искоса поглядывая влажными глазами дикой серны, ничуть не менее загадочно, чем настоящая!

Он невольно отступил на шаг.

«Бабушка» между тем стояла напротив, так и не сводя с него любящих глаз. Вот только петь перестала.

О, Аллах! Какое искушение!

Он отлично понимал, что будь он взрослым… И захоти воскресить давно ушедших любимых людей – будь то мать, или возлюбленная, или брат, отец… Да кто угодно! – он вряд ли удержался бы от соблазна оставить такой фантом жить.

И рано или поздно – спятил бы!

Потому что нельзя жить прошлым!

Всему Биркенту известно, что сталось с муллой Саидакмалем, когда ему во сне стал слишком часто являться наставник-учитель. И «говорить» с ним.

Тело Саидакмаля потом еле отшкребли с брусчатки под минаретом.

Но…

Может, можно преобразить вот это в любой другой образ? Красивой девушки? Женщины? Или…

Он провёл гребнем, оставшимся в руке, по волосам, постаравшись как можно более чётко представить Назокат, первую жену Мехмет-бека. Богатого соседа.

Ох.

О, Аллах!.. Да, красавица. Какие… формы (Видел женщину без чадры и одежды всего один раз – когда та купалась в бассейне внутреннего двора вельможи, а он нагло подглядывал с крыши своей мазанки, поросшей травой. За стеблями которой и прятался.). Он почуял, что, как и тогда, краска густо залила уши и лицо. А женщина, словно специально, чтоб сильней помучить его, извивалась, и намыливалась как-то особенно…

Впрочем – почему – словно?! Женщины всегда чуют каким-то чутьём, инстинктом, когда за ними наблюдают. Мужчины. И уж стараются!..

И вот она – снова перед ним. Абсолютно, как и тогда, нагая. И невероятно, божественно, прекрасная!!!

Он сглотнул. Надо что-то срочно делать – иначе его реакция станет заметна через тонкие шальвары! Но…

Зачем ему что-то делать?!

Ведь женщина – не настоящая. И она наверняка – его раба! И не станет сопротивляться и протестовать, что бы он ни приказал… Сделать!

Эта мысль сразу отрезвила, и заставила опуститься то, что напряглось было…

Хочет ли он сейчас что-то делать? С этой, этой…

Гм-м-м…

Н-да. Вот уж задачка.

Он стукнул гребнем о столик. Мысленно пожелал – чтоб женщина исчезла.

Она и исчезла, всё ещё загадочно-призывно показав в обворожительной улыбке жемчужинки мелких ровных зубов – совсем как тогда, у бассейна, когда несмотря на полумрак, рассеиваемый лишь луной, серебрившей грациозное стройное тело, придавая воистину неземное, маняще-загадочное очарование, конечно же, учуяла его присутствие!

Но захотела расчётливо-изощрённо поиграть с чувствами и вожделениями юного мужчины!..

Хассан, сам не заметивший, как снова сжались до скрипа челюсти, нахмурились брови и сжались кулаки, приказал телу расслабиться. Не так-то легко оказалось это сделать!

Особенно в отношении напрягшейся до состояния натянутой струны врождённой осторожности – сколько раз она спасала и выручала, не давала попасть впросак!

А ведь обилие возможностей и осознание своего исключительного положения – страшное искушение!

Но отдать всё это Магрибцу – не менее страшная… Глупость!

Он снова сел. Положил гребень на место.

Отстранённым взором долго смотрел на последний из предметов, оставшийся «неиспробованным» – золотую корону Султана…

2. Великий Султан.

Иброхим выпрямился и отёр пот со лба. Наконец-то!

Чёртово солнце – сегодня печёт как-то особенно сильно!

Но он закончил-таки проклятое Государственное поле. И даже самый придирчивый проверяющий не придерётся.

– «И охота тебе горбатиться, словно ишак! Делал бы побыстрей да пахал помельче, как Юлдаш-ака – вон, небось, его никогда не заставляют перепахивать!» – как вечно ворчит ничего не понимающая в этом деле жена.

Дура.

Потому что «перепахивать» старика не заставляют лишь потому, что когда выясняется, что пропахано на недостаточную глубину, Юлдаш-аке в наказание просто дают другое, новое, поле!.. И потеря времени и сил ещё больше.

Приподняв отполированный до блеска лемех плуга, Иброхим осторожно постучал им о землю. Звенит отлично. Значит, цел. Порядок. Можно сдать на склад Султана. Или – Повелителя Вселенной, Украшения Мира, Властителя дум и свершений, Великолепного и Великого Султана Хассана Первого. Милостию Аллаха управляющего твёрдой рукой Султанатом, раскинувшимся от жарких пустынь Африки до непроходимых болот северной тундры, и – от Гибралтара – до побережья Страны Восходящего Солнца.

Кощунственная мысль опять больно кольнула: всего тридцать лет назад, когда Иброхим был лишь восторженным сопляком, опасливо глядевшим на мир из-за плеча старшего брата, это надутое сейчас чванливо-расфуфыренное «Величество» не стеснялось показать себя народу на базарной площади Столицы: показать, что является просто молодым парнем, волею судеб заполучившим корону старинного города-государства…

А позже наглухо затворившееся за надстроенными стенами Дворца, окружив себя тройным кольцом стражников-телохранителей, и живущего в этом огромном Дворце практически в одиночку… И лишь изредка провозглашающее Торжественный Приём: в честь праздников, или – для Послов, избранной наследной Знати, и управляющих от его имени Султанатом, высших Чиновников.