Три слепых мышонка
Шрифт:
— Алло?
«Это останется на пленке», — подумал он.
— Алло, это мистер Уивер?
— Да.
— Уоррен Чамберс, надеюсь, я вам не слишком помешал?
— Нет.
— Во-первых, я хотел бы извиниться за ту путаницу, что у нас с вами вышла. Я понимаю…
— Да ладно.
Лишнего слова не скажет.
— Я, конечно, мог сойти за грабителя…
— Я сказал — ладно.
Три слова. Уже неплохо. Надо будет поставить вопрос так, чтобы он был вынужден промолвить четвертое.
— Если у вас есть время…
— Да.
— …я хотел бы задать вам несколько вопросов.
— Пожалуйста.
— Мистер Уивер, как часто мистер Лидз отправлялся на
— В смысле?
— Катался на лодке при луне.
— Частенько.
— Вы понимаете, о чем я говорю, не так ли?
— Да. Совершал прогулки при луне.
Хорошо. Он повторил целиком ту фразу, которую Стаббс слышал по телефону. «Пять слов подряд — это достижение». Если бы Уоррену удалось выжать из него шесть, а не то семь слов, глядишь, посчастливилось бы услышать целое предложение с подлежащим и сказуемым, а там рукой подать до абзаца — возможности открывались поистине безграничные!
— Вы не могли бы мне сказать, в котором часу он обычно уезжал на такие прогулки?
— По-разному.
Ну вот, опять на круги своя.
— В семь тридцать?
— Позже.
— В восемь тридцать?
— Иногда.
— Так во сколько же все-таки?
«Скажи „десять — десять тридцать“», — мысленно внушал ему Уоррен.
— В одиннадцать — одиннадцать тридцать, — сказал Уивер. — Когда появлялась луна, где-то в это время. Если, конечно, она вообще появлялась.
Это мы пошутили. Уголовничек расслабился. Самая длинная тирада за все время разговора. Но Уивер никак не хотел произносить тех слов, которые Стаббс услышал по телефону от мнимого Лидза.
— Вас не беспокоило, что он ночью отправляется на лодке?
— Нет.
— Ведь было уже достаточно темно.
— Ночь была лунная.
Опять шуточки. Верно, был первым шутником в тюрьме, этот весельчак Нэд.
— А если бы он уехал кататься на лодке в безлунную ночь, вас бы это обеспокоило?
— Меня обеспокоило?
Прямо игра в слова.
— Да. Именно вас.
— Нет.
— Как же так? Ваш родственник… Вы понимаете, о чем я говорю?
«Ну, повтори за мной, пожалуйста», — молил Уоррен.
— Да, — ответил Уивер. — Стал бы я беспокоиться.
«Спасибо», — облегченно вздохнул Уоррен.
— Вот именно, — напирал он. — Он уезжает из дому, а вокруг темень.
— Что он, первый раз выходит в море? — Уоррен был уверен, что старина Нэд пожал плечами.
— Ну что же, благодарю вас за информацию, — сказал он. — Нас смущали кое-какие несоответствия.
— Это какие? — спросил Уивер.
— Некоторые сведения, которые мы получили из прокуратуры.
— А-а, — протянул Уивер.
— Я вам очень признателен, вы оказали нам неоценимую услугу.
— Да, — ответил Уивер и повесил трубку.
«Ну-ка, ну-ка, маленькая дрянь, поглядим, может быть, ты звонил кое-куда ночью тринадцатого августа».
В детстве, которое Мэтью провел с семьей в Чикаго на берегу большого озера, он изнурял себя бегом, надеясь попасть со временем в школьную сборную по легкой атлетике. Но ничего у него не вышло. Для футбола он был слишком худым, для легкой атлетики очень медленно бегал, и в конце концов он выбрал хоккей, но в первой же игре сезона сломал ногу, вернее, это сделали соперники. Нога до сих пор побаливала в сырую погоду. Он с трудом бежал по беговой дорожке спортзала полицейского управления, куда его пускали с молчаливого разрешения инспектора Мориса Блума. Нога давала о себе знать. Зато лишние фунты таяли прямо на глазах.
Сегодня, в восемь часов утра, после того как он сделал сто концов в бассейне, он весил 184 фунта. Это было бы равнозначно 84 килограммам в Риме и 13 стоунам в Лондоне, куда он заехал на обратном пути из Италии повидать старого друга, адвоката, который жил большую часть времени и Хоукхерсте, графство Кент. Завтра, если не будет дождя, он отправится на очередной урок тенниса к Киту, который так унизил его прошлый раз. Мэтью предполагал сбросить хотя бы шесть фунтов и укрепить ноги бегом.
Кроссовки, соприкасаясь с синтетическим покрытием беговой дорожки, издавали ритмичный стук, нагонявший на него сон. Его мысли следовали в такт размеренному ритму. Аналогичное воздействие оказывала на него музыка. Трудно было понять, почему физическое усилие подгоняет его мысли не менее успешно, чем гармония музыкальных звуков. Он бежал вслед двум парням: высокому, здоровенному, в черном тренировочном костюме и изящному юноше в сером спортивном костюме и голубой кепке с козырьком, надвинутой на самые уши. Мэтью не стремился обогнать их, да и они как будто не ставили рекордов. Гигант бежал впереди, за ним через тридцать футов пыхтел малыш, замыкал колонну через тридцать футов Мэтью. Они строго держались установленной дистанции, подобно незнакомым бегунам в парке на утренней пробежке. Но они были в помещении спортзала полицейского управления, и за окнами хлестал проливной дождь.
Мысли Мэтью были заняты убийством Тринха.
За все время расследования произошло одно значительное событие: был убит человек, который видел, как убийца садился в машину, стоявшую у обочины дороги в «Малой Азии». Эта информация просочилась в «Геральд трибюн», любимый печатный орган города Калузы: «Тринх Манг Дук, один из основных свидетелей в деле об убийствах, по подозрению в совершении которых задержан Стивен Лидз, как нам сообщили в полиции, запомнил номер машины убийцы». Все. Можно убирать свидетеля. Причина веская, чтобы подать прошение о рассмотрении дела в суде другого округа.
Но убийца не тронул Тран Сум Линха, который в ту ночь отдыхал на пороге своего дома вместе со своей многочисленной родней и видел, как мужчина в желтой куртке и кепке бежал в сторону дома убитых. Ведь он тоже был свидетелем, и куда более важным, ибо видел убийцу до совершения преступления, а не после, как Тринх. Почему же убит один, а не оба? Или Тран был следующим в списке его жертв?
Бегуны впереди прибавили темп.
Мэтью тоже поднажал, стараясь не отставать от человечка в голубой кепке, с которого пот тек градом. Мэтью тоже был мокрый как мышь. Завтра он появится на корте стройный и умелый, как Иван Лэндл. Мяч, отбитый его ловкой рукой, молнией пронесется над сеткой — очередное, четвертое по счету, очко в этом захватывающем сете в копилку Мэтью Хоупа, департамент Держи Карман Шире.
Разгадка последнего злодеяния все-таки в том, что Тринх видел номер машины.
Старик напутал с цифрами, но все же видел номер. Логично было бы убрать всех свидетелей: и Трана, который видел его около двенадцати, и девушку, о которой писали в газете. Сам Мэтью был уже за то благодарен прокуратуре, что она ознакомила его со свидетельскими показаниями прежде, чем сообщила газетчикам. Некая Шерри Рейндольс, барменша ресторана «Скандалисты», в тот вечер видела все того же мужчину в желтой кепке и желтой куртке, копошащегося около пятидесятифутового «медитерраниен», а именно такая лодка была у Лидза. Она сообщила, что в десять тридцать мужчина направился от лодки к автомобилю зеленого цвета марки «олдсмобиль кутласс сьюприм»; его позже видели в «Малой Азии», и бедняга Тринх запомнил несуществующий номер машины.