Три солдата
Шрифт:
– Черт возьми, Билли, ну и голова у меня сегодня, – сказал Фюзелли.
– Поделом тебе, – проворчал Билли Грей. – Мне пришлось силой тащить тебя в барак. Ты все твердил, что хочешь вернуться назад, чтобы целоваться с этой девицей.-
– В самом деле? – сказал Фюзелли, хихикая.
– Мне чертовски трудно было протащить тебя мимо караула.
– Это все коньяк… Теперь у меня похмелье, – сказал Фюзелли.
– Будь я проклят, если смогу еще долго тянуть это.
– Что?
Они мыли свои обеденные котелки в чане с теплой водой, загустевшей от жира сотен вымытых в ней котелков. Электричество слабо освещало поверхность воды, где плавала овсянка и кофейная гуща, кадки для мусора
– Эту чертову жизнь! – свирепо сказал Билли Грей.
– Да о чем ты?
– Только и дело, что упаковывать перевязочные материалы в ящики и вытаскивать их оттуда. Этак с ума сойти можно! Хотел напиться, так от этого не легче.
– Черт, ну и голова у меня сегодня, – повторил Фюзелли.
Когда они зашагали по направлению к баракам, Билли Грей обнял своей тяжелой, мускулистой рукой Фюзелли за плечи.
– Послушай, Дэн, я собираюсь на фронт.
– Не делай этого, Билли. Черт! Подумай о том, сколько у нас шансов получить капрала, если мы не напортим себе сами.
– Яйца выеденного я за все это не дам… Почему я, по-твоему, пошел в эту проклятую армию? Потому что мне форма, что ли, к лицу? – Билли Грей засунул руки в карманы и решительно плюнул перед собой.
– Но, Билли, ведь не хочешь же ты остаться вонючим рядовым?
– Я хочу попасть на фронт, я не желаю торчать здесь, пока не угожу в карцер за какое-нибудь безобразие или не попаду под суд. Послушай, Дэн, хочешь отправиться со мной?
– Тысяча чертей! Ты не поедешь, Билли. Ты просто дурачишь меня? Мы и так попадем на фронт довольно скоро. Я хочу сделаться капралом. – Он слегка выпятил грудь. – Прежде чем отправиться на фронт, я хочу показать, каков я человек. Понимаешь, Билли?
Заиграла труба.
– А я еще свою койку не убрал.
– Я тоже. Ничего не будет, Дэн… Не позволяй им оседлать себя.
Они выстроились на темной дороге, чувствуя, как грязь хлюпает у них под ногами. Выбоины были полны черной воды, в которой мерцали отражения далеких электрических фонарей.
– Сегодня все работают в складе А, – сказал сержант (тот, который был раньше проповедником) своим печальным, тягучим голосом. – Лейтенант приказал, чтобы все было кончено к полудню. Груз сегодня отправляется на фронт.
Кто-то свистнул от удивления.
– Кто это здесь свистит? Никто не отозвался.
– Вольно! – сердито выпалил сержант.
Они побрели в темноте по направлению к одному из освещенных зданий; ноги их то и дело погружались в лужи.
Фюзелли подошел к часовому у ворот лагеря, задумчиво ковыряя в зубах лучинкой от сосновой доски.
– Послушай, Фил, одолжи мне полдоллара! – Фюзелли остановился, засунул руки в карманы и посмотрел на часового, не вынимая лучинки изо рта.
– Очень сожалею, Дэн, – ответил тот. – У меня в кармане чисто. С самого нового года цента в глаза не видал.
– Почему они, черт возьми, не платят жалованья?
– А ваши ребята подписали уже платежную ведомость?
– Конечно, давно уже.
Фюзелли отправился вниз, к городу, по темной дороге, на которой грязь замерзала, образуя глубокие колеи. Он все еще не мог привыкнуть к этому городу. Его маленькие домики с потрескавшейся штукатуркой, по которой сырость расползалась серыми и зелеными пятнами, пестрота красных черепичных крыш, узкие, вымощенные булыжником улицы, извивавшиеся зигзагами то внутрь, то наружу между высоких облепленных балконами стен, – все казалось ему чужим и странным. Ночью, когда царила полная темнота и на мокрую улицу лишь кое-где падало золотистое отражение горевшей в окне лампы или проливался поток света из магазина или кафе, город казался почти до жути нереальным. Фюзелли пошел в сквер, где раздавалось журчанье фонтана. Дойдя до середины, он остановился в нерешительности. Шинель его была расстегнута, а руки засунуты до самого дна карманов, в которых они не могли, однако, нащупать ничего, кроме сукна. Он долго прислушивался к бульканью фонтана и шуму сцепляемых поездов, доносившемуся издалека с товарной станции. «И это война? – подумал он. – Просто курам на смех! Тут по ночам спокойнее, чем дома». На улице за сквером показался белый свет – пытливый фонарь штабного мотора. Оба глаза автомобиля уставились прямо в глаза Фюзелли, ослепляя его, затем повернули в сторону, оставляя за собой легкий запах бензина и отзвуки голосов. Фюзелли смотрел на фасады домов, которые автомобиль осветил, выезжая на главную дорогу. Затем город снова погрузился в темноту и тишину.
Он прошел через сквер по направлению к Cheval Blanc, большому кафе, где собирались офицеры.
– Застегните шинель! – раздался грубый голос.
Он увидел на углу высокую фигуру и очертания кобуры, которая висела, точно маленький окорок, на бедре человека. Военный полицейский! Он торопливо застегнул шинель и быстро зашагал дальше.
Фюзелли остановился перед заманчивым на вид кафе, на окне которого было выведено белой краской: «Ветчина и яйца». Кто-то сзади закрыл ему глаза двумя большими ладонями. Он высвободил голову.
– Хелло, Дэн, – сказал он. – Как ты вырвался из каталажки?
– Меня, брат, не удержишь, – сказал Дэн Коуэн. – Монета есть?
– Ни цента, черт побери!
– У меня тоже. Все равно, идем. Уж я устроюсь с Мари.
Фюзелли в нерешительности последовал за ним. Он немного боялся Дэна Коуэна и вспомнил к тому же, как на прошлой неделе одного солдата предали военному суду за то, что он хотел улизнуть из кафе, не заплатив за выпитое.
Он уселся за столик поближе к дверям. Дэн исчез в задней комнате. Фюзелли чувствовал тоску по дому. Давно уж что-то не приходило писем от Мэб. «Верно, завела уже другого парня!» – свирепо сказал он себе. Он постарался вспомнить ее лицо, но ему пришлось вынуть свои часы и заглянуть под крышку, прежде чем он мог решить, прямой или вздернутый у нее нос. Он поднял глаза, пряча часы в карман. Мари с белыми руками выходила смеясь из внутренней комнаты. Ее большие крепкие груди, обтянутые тесно облегающей блузкой, слегка колыхались при смехе. Ее щеки были очень красны. Вдоль шеи свисала выбившаяся прядь каштановых волос. Она поспешно подбирала ее, подкалывая шпилькой и держа руки за головой, и медленно выходила на середину комнаты. Вслед за ней в комнату вошел Дэн Коуэн с широкой усмешкой на лице.
– Ну, дружище, – промолвил он. – Я сказал ей, что ты заплатишь, когда приедет из Америки Дядя Сэм. Пил ты когда-нибудь кюммель?
– А что это за штука?
– Увидишь.
Они уселись в углу за столиком перед блюдом яичницы. Это был излюбленный столик, за который часто присаживалась поболтать сама Мари в те минуты, когда на нее не устремлялся взор строгой мадам.
Несколько человек пододвинули свои стулья – Дикий Дэн всегда собирал аудиторию.
– Похоже, что на Верден готовится новая атака, – сказал Дэн.
Кто-то неуверенно хмыкнул.
– Смешно, до чего мы мало знаем о том, что там творится, – сказал один солдат. – Я больше знал о войне, когда был дома в Миннеаполисе, чем теперь.
– Должно быть, мы им здорово накладываем, – сказал Фюзелли патриотическим тоном.
– Черт, в это время года, во всяком случае, ничего сделать нельзя, – сказал Коуэн. Улыбка расползлась по его красному лицу. – Последний раз, когда я был на фронте, боши устроили coup de main и захватили в плен целую линию окопов.