Шрифт:
«ТРИ СТАЖЕРА И МАЙОР». АЛЕКСАНДР ДУХНОВ
Стыдно ли мне перед посторонними за некоторые особо изысканные подробности моей внутренней жизни? Ну, слегка стыдно. А потом думаю: вот я стою перед последним допросом: в рай мне или какое другое место определят, где гораздо больней. То есть я вроде бы уже мертвый.
Рай - это вряд ли. Не по Сеньке шапка. Или - куда мне со свиным рылом в калашный ряд?
Про свиное рыло все понятно, я его регулярно вижу в зеркале. А калашный
И я, значит, рассказываю тому, кто спрашивает, типа Святого Петра.
Хотя вряд ли Петр лично заинтересуется моей персоной. В общем, допрашивает какой-нибудь офис-менеджер из управления, которым руководит Петр. И этот типаж, лейтенантик без вторичных да и первичных половых признаков, интересуется… А мне деваться некуда. У них же все равно все записано на цифру. Врать глупо. И я отвечаю: мой главный грех, что я люблю свою жену, но не так люблю, как положено, а некрасиво, ревную. Поэтому, может быть, и не люблю, а просто бешусь.
Но в этот самый момент, то есть вот в этот самый настоящий момент, я нахожусь еще не перед тем адским менеджером, а пока еще только перед лицом смерти. В смысле, я еще живой, но всей жизни осталась секунда.
Хотите знать, как выглядит лицо смерти? Прежде всего, оно не страшное, а наоборот очень симпатичное. С аккуратным макияжем. И это даже приятно. Никаких старых грымз с косами.
Ладно, подробности позже. Потому что, главное, это – моя жена. Из-за нее все началось.
Ее зовут Катя. Ей двадцать пять лет. Она – журналистка новосибирского телевизионного сорок восьмого канала. Ей двадцать пять, она только начинает жить. А мне сорок пять, и все мое – в прошлом. Тем более, что в эту секунду я стою перед лицом смерти, поэтому и рассказываю все, как есть, хоть Петру, хоть кому.
И я стал следить за своей женой. В смысле, есть у нее кто или нет? Это стыдно, особенно в моем возрасте, когда, казалось бы, эмоции должны быть закованы в крепкий ошейник. В смысле, изменяет или ничего особенного? Поведение у нее изменилось. А это первый признак – когда меняется логотип. Всегда предпочитала длинные волосы, вдруг постриглась коротко, не проявив сожаления по поводу длины волос, которой всегда так гордилась. Еще про волосы, только в другом месте: раньше просто подбривалась, а тут давай сбривать все подряд, как Котовский. Белье всю жизнь предпочитала цветное, в цветочках там, теперь вдруг стало исключительно белое. Раньше было шелковое, теперь из хлопка. Прежде были колготки, и никак иначе, сейчас в гардеробе исключительно чулки.
Здесь не нужно быть следователем, чтобы заподозрить. А я как раз из этой породы. В смысле, я опер, старший оперуполномоченный. Ментовский майор. Другие в моем возрасте уже генералы, а я… В сорок пять уже оперов не бывает. Всем как-то надоедает, все уже на административной работе. А я - ну вот я.
И секс почти исчез из жизни. Или стал другим, превратился в ленивую обязанность, то есть с ее стороны.
Я крепился. Проявлял порядочность. Заваривал чай и носил ей бутерброды в постель, пока она смотрела нескончаемое «Ревизорро» и мечтала стать такой же, как эта ревизорро: так же надевать белые перчатки, чтобы обнаружить грязь в самом неожиданном месте. Из-за глупости я однажды подсказал, где искать грязь. В своей собственной квартире. И стал перечислять места. Мест набралось больше, чему у ревизорро за целый сезон. Катя обиделась.
Однажды вечером, когда она в очередной раз засобиралась на свое очередное интервью и красила губы, мой внутренний голос возмутился: Серега, говорит, хорош изображать тупое благородство, давай элементарно за ней проследим. И ему, внутреннему голосу, не пришлось меня долго уговаривать. Слежка – это ж наша работа.
Я сел за руль и сел ей на хвост.
Хвост привел хрен знает куда. Ночь. Пригород. Рядом Обь. Пятиэтажный пансионат «Парус».
Катя заходит. Я сижу, дрожу, вот-вот выскочу, изловлю Катю и учиню расправу: Ага! Вот ты и попалась!
Но все мои ментовские рефлексы тормозят: Серега, торопиться не надо, надо терпеть и ждать. И дождался. Подъезжает знакомый автомобиль и из него выходит до боли знакомый Алексей Петрович. Алексей – это имя. Петрович – как ни странно, не отчество, а фамилия. Кроме всего прочего этот Алексей Петрович – мой лучший друг. Подполковник из моего же управления. И он скрывается в том же пансионате.
Мне уже и без того все понятно. Я думаю: что лучше?
Что лучше: просто застрелиться или сначала застрелить жену с Алексеем Петровичем? Но нужно же убедиться.
Я зашел и спросил у человека за стойкой: где остановились такие-то? Может, думаю, случайность, всякое бывает, и люди расположились в разных номерах? Этот хмырь корчит из себя корпоративную преданность, дескать, тайны клиентов – это самое святое нашего «Паруса». Тогда я достал, сначала – удостоверение, что я здесь тоже не булочку зашел съесть и тоже по корпоративной надобности. А, во-вторых, для убедительности достал ствол и приставил к тупой башке. Все мгновенно прояснилось: Катя и Алексей Петрович – в одном номере. А я, дурак, засомневался.
Х х х
Телефон зазвонил в три часа ночи. Катя отвернулась к стене. Она вернулась час назад, а в шесть ей уже вставать и собираться на работу.
Дежурный Скоропупов замялся:
– Сергей, я понимаю, что все не вовремя. Извини, что разбудил. Блин, че я мелю? Петровича убили. Там сейчас дежурная бригада и Шишкин из следственного. Я подумал, что тебе надо знать.
Х х х
Вчера Алексей Петрович не вышел на работу, сегодня ночью его обнаружили рыбаки. На Оби. Труп прибило к острову, в аккурат, где они пили водку возле костра.
Я приплыл сюда на полицейском катере. Было уже почти пять утра. Самый клев. Рассвет. Светло. Рыбаков оказалось пятеро. Трое валялись пластом от пережитого ужаса и водки, двое держались на ногах и объяснялись вполне внятно.
Алексей Петрович лежал на берегу, его оттащили от воды, чтобы не уплыл дальше, к Обской губе.
Увидев меня, Шишкин из следственного комитета обрадовался, что теперь все можно свалить на меня. Ему было наплевать на труп, даже если он принадлежал его коллеге и хорошему знакомому – Петровичу. От него пахло, то есть от Шишкина. Дежурство заканчивалось, похоже, он решил взбодрить себя из рыбацких водочных запасов.