Три стильных детектива
Шрифт:
Парикмахер и его помощница отрицательно покачали головой.
– Он клоун? Фокусник? С таким именем…
– Нет, он… э-э-э… путешественник, – пояснил Верберен.
Девушка взяла веник и принялась подметать ошметки волос на полу. Верберена очаровал ее хорошенький вздернутый носик, аппетитные ямочки на щеках, светлые кудри, завитушки на висках и сине-зеленые глаза.
– Люси, закройте салон, – распорядился хозяин. – Я убегаю, жена будет ворчать, если суп остынет!
– А почему вы решили, что этот ваш… Бренголо посещает наш салон? – спросила Люси у Жана-Пьера.
– Я нашел карточку вашего салона в его книге, он использовал ее как закладку.
– Здесь бывают не только постоянные клиенты, – сказала девушка. – Вот вы, например, пришли к нам впервые. Мы с мсье Шамланом
Он написал:
Жан-Пьер Верберен
тупик де Лабрадор 4а
Пятнадцатый округ
– Это недалеко от Брансьонского моста, – уточнил он.
– У вас красивый почерк.
– Я почти тридцать лет работал делопроизводителем.
– Завидую образованным людям! – призналась девушка. – Мой жених работает в военном министерстве. Хотя какой он мне жених! – печально добавила она. – Вот уже неделю он не дает о себе знать…
Смутившись под ее пристальным взглядом, Верберен сослался на поздний час и удалился. Он корил себя за то, что стушевался: наверное, надо было рассказать обо всем, что с ним приключилось: и про Бренголо, и про его книгу, и про кровавые отпечатки, и про найденный ножик. Но он всю жизнь испытывал трепет перед противоположным полом (единственным исключением была Монетт). Вдруг эта молодая особа сочла бы его поведение двусмысленным? К тому же он боялся, что станет запинаться и краснеть. Он и не подозревал, что Люси Гремий с первого взгляда прониклась к нему симпатией.
– Какой приятный мужчина! – прошептала она, снова берясь за веник.
Морис Ломье и Мишель Форестье встретились на улице Ансьен-Комеди у дома 13, где находилось кафе «Прокоп», одно из самых старых в Париже. Морис указал другу на великолепный балкон с кованой решеткой и сообщил, что Фонтенель, Шамфор и Ривароль [194] сочиняли здесь каламбуры, которые, к сожалению, не вошли ни в одно издание произведений.
– Мими осталась дома, сидит у камина с грогом, у нее сильный насморк, – сообщил Ломье. – И это к лучшему: она мастерица закатывать сцены, а если учесть, что здесь будут хорошенькие женщины…
194
Бернар Ле Бовье де Фонтенель (1657–1757) – писатель, философ, популяризатор науки, предшественник просветителей; Себастьен-Рош Николя де Шамфор (1741–1794) – писатель, мыслитель, моралист; Антуан Ривароль (1753–1801) – писатель. – Прим. перев.
– Сколько полотен ты выставляешь?
– Всего четыре, мне нужно найти заказчиков.
Жарко натопленный зал был полон. Таша прошла мимо работ Мориса Ломье не задерживаясь, она считала эти поделки недостойными его таланта. А вот у пейзажа, изображавшего шахты на севере Франции, замедлила шаг: ей показалось, они написаны углем. Рядом с автором, бледным и худым, стояла хорошенькая, как кукла, молодая женщина, с темными волосами и множеством украшений на шее и пальцах. Она схватила Таша за руку и потянула к столику, на котором были разложены миниатюры, некоторые размером не больше медальона. Все они были посвящены национальному костюму Греции, родины мадемуазель Электры Стаматис. Так она представилась Таша, болтая без умолку.
– Я тут самая одаренная, а меня задвинули в дальний угол! Теперь, когда умер Верлен, один из моих соотечественников, Жан Мореас [195] наконец избран королем поэтов! Ах! Верлен недостойно обругал его в своем недавно вышедшем сборнике «Поношения» [196] , он обвинил Мореаса в том, что тот якобы возомнил себя основателем школы… Ходят слухи, будто подружка Верлена Эжени Кранц страшно нуждается и что она чуть ли не торгует на базаре трубками своего великого любовника…
195
Жан Мореас – французский поэт; наст. имя Яннис Пападиамандопулос; родился в 1856 году в Афинах, умер в 1910 году в Париже. – Прим. перев.
196
Сборник опубликовал 12 сентября 1896 года издатель Леон Ванье, который скончался буквально через неделю после его выхода в свет. – Прим. перев.
Ее злоба, сильный акцент и просторечные выражения вызвали у Таша отвращение, и она поспешила отойти к скульптуре белого мрамора, изображавшей обнаженную пышнобедрую женщину с двумя ведрами в руках.
– Безвкусица и разврат! – отрезала дама в зеленой шляпке.
– Мадам, эта молочница – олицетворение крестьянского труда! – возразил итальянский скульптор, раскатисто произнося звук «р».
– Вам нет причин оправдываться, мсье. Во Франции принято считать опасными всех, чей образ мысли отличается от общепринятого, – спокойно заявил человек с внушительной бородой и носом с горбинкой.
– Мсье Франс! Как я рада вас видеть! – воскликнула Таша.
Анатоль Франс поцеловал ей руку и прошептал:
– Тише, дитя мое, я всего лишь обычный посетитель. Здесь есть талантливые художники, им реклама гораздо нужнее. Простите, я вас оставлю, хочу выразить почтение Огюсту Родену, вице-председателю комитета по возведению памятника Верлену в Люксембургском саду [197] .
Таша проследила за писателем взглядом: он подошел к коренастому человеку, тоже с густой бородой, который оживленно беседовал с… Она его тут же узнала, хоть он и стоял вполоборота. Чуть постаревший, с сединой на висках. У нее комок застрял в горле. К тому же он украдкой поглядывал на нее! Она смутилась и отвернулась, опасаясь, что он сразу все поймет, прочитает в ее глазах. Глаза никогда не лгут. Боже! Как глупо было прийти сюда! Таша притворилась, будто разглядывает бюст Дидро и стоявшие рядом другие бронзовые скульптуры необычных вытянутых пропорций.
197
Памятник работы скульптора Огюста де Нидерхаузерна-Родо будет открыт лишь 28 мая 1911 года. – Прим. перев.
– Мсье Кемперс, – говорил автору Роден, – вы делаете большие успехи. Фотографии, которые вы мне отправили, не смогли передать, насколько хороши ваши работы. Мне особенно нравится влюбленный, пытающийся удержать свою возлюбленную.
– Я принимал участие в десятке выставок в Берлине, – ответил тот, – и критики были ко мне весьма благосклонны. Но ваше мнение бесценно для меня. Я был в Кале этим летом, ваши «Граждане Кале» – просто чудо! Каждый персонаж – отдельная история. Здесь так убедительно передано движение, эмоции людей, готовых отправиться на казнь ради спасения своего города! Гордая осанка говорит о том, что они достойны звания Человека. Они храбры – и в то же время исполнены отчаяния. А «Поцелуй»! Сколько любовного пыла, чувственности! Вы воспеваете вечную женственность, это прекрасно!
– Дорогой мой, подобно кусту, который обкорнал садовник, женщина сохраняет красоту, даже когда ее уродует беспощадная мода.
– Вы правы, женщина – украшение жизни.
«Неужели для них и я была бы всего лишь моделью?» – подумала Таша.
Знакомый хрипловатый голос, безупречный слог, манера произносить носовые звуки вызвали в ней невыносимую боль. Он говорил по-французски бегло, не прилагая видимых усилий.
– Вы любить Дидро? – тихо обратился к ней плотный мужчина с дергающейся щекой. – Я принести сюда часть своих работ, девяносто три других оставаться в мастерской. Вы согласиться на них взглянуть?