Три стороны моря
Шрифт:
С половым органом тоже нехорошо обходятся, причем все поголовно. Лишают его природной одежды, данной богами. Чем им помешал кусочек кожи и зачем обижать довольно важную часть тела? Гектор подозревал, что так уродуют простых жителей, дабы отличить их от фараона и его сыновей: прочих изувечат, и правителям достанутся все женщины. Троянцу был неприятен чуждый обычай. [54]
Памятным Гектору событием был уход из Айгюптоса огромного количества людей. Он попросил, чтобы его взяли в какой-нибудь военный
54
В V в. до н. э. греческий историк Геродот был столь же удивлен обрядом обрезания, который встретил из всех древних народов лишь у египтян.
Около тридцати дней вдыхая сухой знойный воздух, страдая от поднятой тысячей ног пыли, от набивающегося всюду песка, Гектор чувствовал исполняемый долг. Переживаемая физическая трудность вновь делала его нужным и избавляла от тяжкой необходимости «постигать Айгюптос».
А они шли мимо. Если они вдруг пожелают повернуть, их надо будет прогнать. Это уходили какие-то приверженцы какого-то совсем отдельного, одинокого бога, враждебного всем прочим богам. Бог сам по себе, окрестил его Гектор. Ему объяснили, он понял.
Но ведь этими то ли уходящими, то ли изгоняемыми (он все-таки не уяснил) можно было заселить десять приамовых царств! Если бы они все, да хоть половина, пришли бы в Трою — вот и начались бы малюсенькие кусочки телятины вместо цельных быков и баранов, вот и измельчали бы подданные. Он смотрел издалека… С отрядом себе подобных ему ничего не стоило бы уничтожить тысячу-другую эдаких «воинов». Они, похоже, и не мыслили себя воинами, шли безобразно, мекали козы, блеяли овцы… По слухам, среди них был один, кто дрался сразу с тринадцатью врагами и победил, звали его Меса или Муса, как-то дико. Местные его откровенно боялись. Но Гектор полагал, то были такие тринадцать врагов.
Бессмысленным и бесполезным считал год, проведенный в Айгюптосе, Гектор, сын Приама.
Да так оно, наверное, и было.
Корабль подошел к берегу, нос его вонзился в песок — а здесь уже все родное, все ждет и надеется на него могучего, смотрит и дивится.
Гектор. Сын Приама.
И все здесь его. Причал, на который он ступил, — две доски следует заменить, не забыть бы за радостями встречи. Стена в три роста, после храмов желтого Айгюптоса кажется не так велика… нет, такая же и куда полезней их колоссов.
Отец.
— Как я рад тебя видеть, будущий царь! Мальчик мой, наконец-то…
Гектор почтительно преклонил колени, а потом, встав, прикоснулся к бороде отца.
— Ты о чем-то просишь, сын мой?
— Только о твоем долголетии!
Он испытывал благодать возвращения: как хорошо, все живы, все счастливы. Он понял, что лишь об этом думал в чужой стране, лишь об этом просил, и больше ничего ему не надо — стена, опоясывающая город, и люди, ценимые с детства. Надо, чтобы ничего не менялось!
— Что ты скажешь о древнейшем царстве на земле? — спросил отец.
Гектор широко улыбался. Приам тоже улыбнулся и повторил:
— Что ты скажешь об Айгюптосе?
— Разве это древнейшее царство?
— Конечно! Ты не знал?
— Мне сказала об этом Кассандра. Но я думал… ну, Кассандра… обычные россказни… Я думал, древнейшее царство — наше. Твое, отец.
— Нет, что ты. Мы и с Миносом тягаться не могли… В возрасте.
— Айгюптос не похож на древнее царство, отец. Небрежением богов он еще не захвачен хеттами.
— Они так слабы? — недоверчиво спросил Приам.
— Их невероятно много. Оттого в городах теснота. Они мало едят. Их воины бессильны в сравнении с нами. Если не хетты, то те, что разрушили Лабиринт Миноса, доберутся до них — и им конец.
Он поразмыслил, припоминая.
— И у них очень жарко.
— Но в Айгюптосе много золота, — проговорил Приам.
— Они не знакомы друг с другом. Их царь… — Гектор постарался произнести, как произносили на неосвоенном им языке: — Их царь Фар-Аон не знает своих людей. А чтобы люди знали, кто их царь, везде выставлены его изображения.
— Как же они делают его изображения?
— Народ обтесывает огромные каменные глыбы. Это ужасная работа.
Отец и сын поглядели друг на друга.
— Там очень плохо, отец, — сказал сын.
Поговорив с отцом и с матерью, с каждым в отдельности и с обоими вместе, со всеми братьями и сестрами, а их насчитывалось, слава Артемиде, ого-го, достаточно, Гектор наконец зашел и к Кассандре.
Он упивался стройностью маленького трояно-илионского мира.
Глаза Кассандры горели. Она обожала Гектора. Возбуждение из-за его приезда превысило даже тихий повседневный экстаз, в коем сестра жила, словно черепашка в панцире.
— Гектор, Гектор, расскажи мне, расскажи о далеких пенистых берегах бурного моря, как ты рассек кораблем соленую пучину!..
— Кассандра… Там обычные берега. Только все желтое, песок.
— А-а! Солнце опаляет нещадно ту землю, и стены рассыхаются от зноя, и трескаются камни, и изрыгающие огонь страшные звери выходят по ночам на охоту.
— Почему по ночам? — удивился Гектор.
— Потому что днем люди прячутся от жары, а когда жара спадает и жители спешат к ручью за водой, то выходят коварные звери-людоеды.
— Там одна длинная река. Ручьев нет.
— Река эта истекает из подземного мира, из дома Аида, за ее течением следит Персефона, и Аид поссорился из-за этой реки с Посейдоном, ведь Посейдон, бог морей, считает и реку себе подвластной, река ведь состоит из воды, его стихии. Но Аид не согласен с ним… Да что все я говорю, ты рассказывай, это же все страшно интересно!
— Кассандра, тебе пора стать чьей-то женой.
— Гектор, я же некрасива.
— Кто тебе сказал, что ты некрасива?! — он возмутился и даже вскочил.