Три стороны моря
Шрифт:
А это кто такой? Без определенных занятий, 25 лет. Ого, Египет! Оттуда редко кого удается оторвать, там Амон-Ра со своими.
Я вспомнила, как лет сорок назад примчалась к отцу, увидав данные будущего Рамзеса Второго, но отец только усмехнулся в бороду. После того как Ра с Гором сожгли Фаэтона, героя, выбравшего покровительство Аполлона… Но Афина не Аполлон!
Пока эти трое свободны. Они смотрят по сторонам, они смотрят в небо. Их силы не отданы служению. А силы их хороши.
Только с агрессией у всех не очень — самая слабая позиция. Зато прочее… Интеллект,
Им нужна я!
И пастушок мне нравится больше обладателя ясеневого копья — что касается Илиона. И островитянина я способна сделать не хуже Геракла — если брать греков. А от египтянина-то древний пантеон уже отказался: решили не пускать его в поля Иалу, имя его уже занесено в кровь пожирателю змею Апепу…
Тактика древнего пантеона до сих пор работает, их бессмертие имеет основание прочнее нашего, в частности, моего. Зато я выбираю скользкий путь. Узкие врата, за которыми будущее. Древний пантеон легко пускает умерших в свой Аментет, но людей на земле все больше и больше, с каждым следующим оборотом больше и больше… Это и понятно: ради бессмертия и Зевс, и Ра заботятся о населении планеты, чем больше людей, тем меньше шансов повторить судьбу Энлиля, Энки, Лилит [58] и остальных недоумков, устроивших потоп. Где теперь Энлиль?
58
Энлиль, Энки, Лилит — шумеро-аккадские боги, древнее и Амона-Ра, и Атона, и всего греческого пантеона, а поскольку сказание о всемирном потопе — часть шумерского религиозного эпоса, который также древнее Ветхого Завета, то и авторство потопа принадлежит, безусловно, им.
Кстати, и где Кронос?!
Там же.
Выходит, смертных должно быть много. И все-таки я выбираю узкие врата. Я не обращаюсь ко всем. Я ищу лучших.
— Доброе утро, титан.
— Добрый вечер, Ника.
— Прекрасный воздух в этих горах, правда?
— Правда. Чистый и холодный, он отгоняет иллюзии.
Я закрыла глаза и вдохнула идущую грозу.
— По-моему, ты красивей Афродиты, Ника. Но твоя красота жестче.
— Раньше ты не говорил мне этого.
— Теперь нечего скрывать. На земле у меня осталось два скромных жертвенника. Даже не храма, жертвенника. Твой отец лицемерно освободил меня, Ника.
— Я не отбирала у тебя смертных.
— Я знаю.
Это загадочное существо — титан. Он старше отца, хотя в это трудно поверить. Он последний из первых.
Титаном был Кронос. Олимпийцы одолели титанов. В отличие от нас, Прометей видит рваные куски будущего. Он не умеет их соединить, их сложно понять, но они бывают завлекательно-чарующи. Это не то будущее одной человеческой жизни, которое могу вычислить я, да и любой из нас; это настоящее далекое будущее, цепи за цепями поколений.
— Я хотела тебя спросить: ты не встречал в своих видениях такую штуку — олимпийские игры?
— Тебя трудно любить, Ника. Ты очень расчетлива. Кто сейчас твой избранный?
— Я в поиске.
Освобожденный, он отказался возвращаться, навсегда выбрав дикие неприветливые горы. Я часто прихожу сюда: он чем-то притягивает меня. Может быть, тем, что, как говорят, отец сковал его даже не за строптивость, а из-за того, что титан дерзнул в меня влюбиться. Да, так говорят.
— То, о чем ты спрашиваешь, это что-то грандиозное. Как и многое другое, оно наверняка переживет меня. Это очень далекое будущее… И там, в далеком будущем, все во имя твое, я видел и радовался, все ради тебя, и город твой в самом центре мира благодаря этим вот играм, прекрасная моя Афина!
— Двести лет? Триста? Пятьсот?
— Что ты! Там все три тысячи, если не больше.
Я расхохоталась.
— Чему ты смеешься?
— Бедняга Фебби! Признайся, ты сам выдумываешь свои видения?
— Я не Фебби, чтобы выдумывать.
— Фебби не выдумывает, он творит.
— Не будем спорить. Лучше скажи, ты давно заглядывала в Палестину?
— А что?
— Да так…
— Нет-нет, говори!
— Там появился новый народ. Обрати на него внимание.
— Беглые египтяне, что ли? Тоже мне народ без имени.
— Он имеет имя, Ника. Знаешь, какое?
Я не отвечала. Не терплю, когда я чего-то не знаю.
— Богоборец, [59] — сказал титан. — Такое вот имя для народа.
— Это дела древнего пантеона. Мы с древним пантеоном друг другу не мешаем.
— Я открою тебе кое-что… Бог, именующий себя Атоном, не имеет никакого отношения к древнему пантеону.
— А как же… Кто же это?
Прометей пожал плечами.
— Я ведь не имею к вам отношения, олимпийцы.
59
Богоборец — на древнееврейском звучит как Израиль, имя, данное патриарху Иакову (Книга Бытия, гл. 32).
— Ты?
— Просто я проиграл. А он нет.
Мы молчали в прозрачной тишине гор. Что-то жутковатое, пронзительное промелькнуло перед моим внутренним взором.
— Теперь тебе будет о чем подумать в ближайший десяток лет, да, Ника?
— Ты говоришь, меня трудно любить? Мне и самой трудно.
— Неужели?
— Расскажи мне сказку, титан!
— Какую сказку?
— Ту, что ты подсмотрел в своем невероятном будущем. О том, как бывает нам с тобой трудно.
— Я тебе рассказывал ее пять раз, слово в слово.
— Давай, а не то я позову эхо и сотворю обвал в твоих чудных горах.
— Ну-ну!
— Расскажи сказку, — повторила я, — о наших трудностях.
— О ваших трудностях? — он усмехнулся не слишком доброй улыбкой. — Так и быть, Ника. Последний раз.
Титан Прометей заглянул мне в глаза и начал:
— Когда Румата миновал могилу святого Мики, седьмую по счету и последнюю на этой дороге, было уже совсем темно…
Эписодий третий:
Египет и народы моря