Три стороны моря
Шрифт:
— Землю хананеев мы должны забрать… — величественным низким голосом произнес Мес-Су.
Одинаковые пробуждения тычком в плечо, одинаковые запахи… Вечный Мес-Су…
А ведь убьют. В конце всех концов — если не сам Мес-Су, то враги его, если не враги Мес-Су, то он сам… Некий Корей только сейчас догадался, что неприметный Ба влиял на военачальника…
Подкатила тамарисковая тошнота.
И сон прорвался в явь.
Ни одно исполнение, ни одно чудо не ведет к счастью. Все они приводят к пустоте. Это дребезжание мира, которое
А счастье? Рамзес Великий был счастлив, когда мчался в атаку. Краткий миг — колесничная атака не длится долго. А когда был счастлив Эхнатон? Неужто всегда?
Всегда! И за то прокляли его земные правители, вынужденные таскать на плечах тяжесть народов.
Есть единственный способ: стать рабом сияющей высшей силы. Ничего не хотеть и ничего не делать для себя.
Вот его выбор, то главное желание: ничего не хотеть и ничего не делать.
Но ведь и действовать, и стремиться… Для кого же?
И он впервые увидел наяву эти спускающиеся лучи, чувствительные солнечные пальцы, несущие ему, Ба-Кхен-ну-фу, знак чистого действия — анкх, который люди предпочитают называть знаком долголетия, или здоровья, или богатства, или успеха… Знак действия, продиктованного небом.
— И кто такие эти обреченные, хананеи да иевусеи, рядом с народом единого? Ты согласен, Атон-Рон?
— Да, Мес-Су, повелитель.
— Хорошо. А ты?
— Да, Мес-Су, повелитель.
— А ты?
— А я не знаю, — ответил Ба. — Я помог тебе, как умел, Мес-Су, повелитель. Отпусти меня домой. Ты же помнишь, жители Кемт боятся умирать на чужбине.
— Ты дома, — возразил Мес-Су. — Ты сам говорил: мы все идем домой.
— Да, но Великий Дом отправил меня как посланника Кемт в страну Атона. Теперь, когда страна Атона существует — а она существует, раз существуешь ты и существует твое войско, — теперь я обязан вернуться. А потом вернуться уже к тебе и увидеть покоренный… нет, возвращенный по праву Ханаан.
Опасность быть убитым возросла.
— Иди, — сказал Мес-Су.
И все.
Опасность быть убитым возросла, но лучи спустились, окружили его, обняли, как никого другого из слуг Атона, и Ба-Кхенну-ф поверил, что с этого момента до прихода в Кемт ничего дурного с ним не случится.
И упала пелена с глаз, детали мира заискрились прелестью, шестисоттысячный народ-племя слез с шеи и протягивал руки, прощаясь. И сразу стало легко.
Ну что ж, прощайте, десяток блюд из тамариска. Так было надо, и я убедил Атон-Рона, что эта гадость послана небом. Он поверил.
Прощай, ящик с двумя уродцами, поименованными херу-кхимами бога Атона. Чистое золото! То самое, из которого Атон-Рон удумал отлить золотого быка, и почти учудил, но Мес-Су тогда еще слушался, и хеттский любимый зверь был переплавлен в нечто заведомо невообразимое — ведь нельзя изображать бога или служителей его вообразимо. На заре в ящик попадает первый луч света, и золотые друзья херу-кхимы светятся изнутри, оживают. Такую штуку изобрели жрецы Ра Херу-кхути, только у них вместо ящика целый затемненный храм, и статуи Херу-кхути огромны. Ящик Атона напоминает, правда, не столько обитель бога, сколько канопу, сосуд для хранения внутренностей усопшего, и херу-кхимы точно так же расположены друг напротив друга, но здесь их два, тогда как на канопе всегда четыре.
Прощай, Мес-Су, я ухожу, сознание твое отныне будет пребывать в неподвижности. В неподвижности сознания для некоторых тоже есть радость, мне не открытая.
Три года жить одинаково…
А еще предстоит научиться жить по-другому.
Фокус будет, если я приду в дельту, а Рамзес умер. Останется наведаться к нему мертвому…
Нет! Ба отогнал эту мысль. Мысль была старой и вползла в голову по привычке.
У него в запасе, за пазухой, вне мира — имеется свой повелитель. Это не Рамзес. И он не умеет умирать.
Раньше Ба прогонял страх из лихости. А теперь бояться действительно нечего. И теперь в этом — не бояться — нет никакой отваги.
Перед Рамзесом Вторым Великим стоял до крайности оборванный, измученный дальней пыльной дорогой человек. Тех, кто так выглядел, не то что во дворец, в Кемт не пускали. И этот человек сказал:
— О Великий Дом, жизнь-здоровье-сила, волею твоею слуги Атона готовы к вступлению в Ханаан.
Рамзес не сразу нашел, что ответить. Стража, за три года почти забывшая об охраннике по имени Мес-Су, ждала знака.
Оборванный человек добавил:
— Помешать им там не сможет уже никто.
Перед Рамзесом Вторым Великим стоял омытый в дворцовой купальне, натертый ароматическими маслами, одетый в чистое, белое, льняное, до предела выспавшийся, а в общем тот же человек.
— Выбирай себе награду, советник! — сказал Рамзес и, подумав, пояснил: — Любую.
— Мне нужна лучшая рабыня Кемт. Самая красивая. — Ба поднял палец. — И самая разумная.
— Всего лишь рабыня? — спросил Великий Дом. — Я могу дать тебе больше.
Рамзес говорил о своей дочери. И сдержанно улыбался. Но советник сказал:
— Нет. Мне нужно то, что нужно. Это не награда. Это решение второй задачи, которую ты передо мной поставил.
Все три девушки были великолепны. Хитрый старик щурился и спрашивал: «Куда же лучше?» Но выбрать Ба должен был одну. Одну, одну… Одна — это не три. И вопреки восхищению внизу живота он чувствовал: слишком просто.
Гибкая и опасная ливийка. Сирийка с изумительно светлой, безгрешной кожей. Длинная тонкая красавица, поправляющая льющиеся, как Хапи, от дельты до Элефантины волосы.