Три стороны моря
Шрифт:
Она умела ждать, как никто.
В ожидании она дарила ему все: идеальный изгиб шеи, темноватую, но безупречную, экзотическую донельзя на севере кожу, свои выверенные движения, неукоснительно безумную страсть…
Она сходила с ума и шептала об этом на торговом койне Эгейского моря, она стонала на хеттском диалекте и под конец, чтобы супругу стало невыносимо приятно, чтобы к наслаждению его тела добавилось торжество честолюбия — она выкрикнула что-то непристойно сладострастное на языке данов, племени Атридесов, на языке Менелая и Агамемнона.
Она
Чтобы выжить в осажденном городе, ей надо было оставаться любовной болезнью этого человека как можно дольше.
Да, она прекрасна. Но все кончается.
Служение Афродите у них продолжалось, как всегда, до предела возможного, как ему нравилось, как у него получалось. Служанки снова устали подслушивать под дверью.
Никто не услышал, как их голоса слились, будто в песне. Никто не услышал его возгласа: «Елена! Елена!! Елена!!!»
Он упивался обладанием, на грани чувств повторяя ее имя.
Так было всегда, она привыкла.
Наверное, зря… Нельзя привыкать. Все-таки он очень хорошо это делал.
Лучше ли, чем кто-то? Вряд ли может быть сравнение между человеком и существом на пороге бессмертия.
Просто врученный ей супруг по определению, по условиям игры был для нее вторым. А два неполных десятилетия, с детства до зрелой юности, ее воспитывали, готовили, рисовали на песке для единственного первого.
А этот единственный первый решил по-своему.
Елена Прекрасная лежала расслабленно-грациозно.
— Что бы ты хотела, любовь моя, чего я еще не дал тебе? — спросил Парис.
Елена Прекрасная закрыла глаза и так, с закрытыми глазами, улыбнулась.
— Тебе было хорошо только что? — спросил Парис.
— В Трое стало совершенно некуда пойти, — сказала она, умело примешивая акцент Ахайи к хеттскому диалекту эгейского наречия.
Парис нежно погладил ее и поцеловал в плечо.
— Я понимаю тебя. Пока они не появились, были и рощи, и рыбалка, и купания, и ныряния, и утренние выезды на лошадях…
Пока они не появились, царство Трои-Илиона действительно нравилось ей. Если все равно надо ждать, она предпочитала ждать здесь. Если надо ждать с кем-то, она предпочитала Париса.
И он интересовал ее. Она любила наблюдать за ним.
— Скажи, — вдруг сказала Елена Прекрасная, — тогда, в Спарте, у моего отца Тиндарея, как ты догадался, что я полюбила тебя?
— Как я догадался? — повторил Парис. — Не знаю… Все женщины любили меня. Все женщины хотели быть со мной. Это так естественно… Разве нет?
Они помолчали.
— Но я же угадал? — спросил Парис.
— Их было много? — спросила Елена Прекрасная.
Два одновременно заданных вопроса они отметили поцелуем. И посмотрели друг на друга.
— Очень мало, — ответил Парис.
— Почему?
— У меня всегда был слишком большой выбор, а я не люблю выбирать.
— Как же ты нашел меня?
— Мне не пришлось выбирать. Я просто нашел.
— А кто же? Кто меня выбрал?
Это была подсказка. Это было максимальное проявление любви с ее стороны. Она почти сказала правду.
— Тебя выбрала Афродита, — ответил Парис. — Неужели ты не чувствуешь?
Песнь вторая
Они имели совершенно разные воспоминания, две женщины с совпадающим именем.
Все эти цари существовали только ради Прекрасной Елены.
Елена Прекрасная существовала только ради того единственного, кому принадлежала.
Когда корабли показались на горизонте, когда дозорный прибежал с берега, когда воины Илиона не успели помешать высадке, когда черные деревянные бока выволакивали на песок, когда старейшины города собрались на западной стене, когда окрестные поселяне спешили спрятаться — когда все это происходило, Елена спала. Они лежали в обнимку после бурной ночи, ночь за ночью получалась бурной, прошедшая была не хуже прочих, сны продолжали ее, утро имело смысл для других людей, не для них…
Но и когда она услышала, пробудившись, когда Парис умчался на совет, Елена не испугалась, подобно женщинам Трои, нет, нисколько. Она наконец поняла, сколь точен и расчетлив в движениях был безбородый сын земли Кемт, подаривший ей имя — Елена. Она поняла, как много значит ее темноватая кожа, прельстившая Париса, она догадалась, как дорого стоят их ночи.
И еще она поверила, что он не обманет. Если удалось сдвинуть с места целый народ (она не знала, что даже не один), то Ба-Кхенну-ф сможет вернуться. Вернее, сможет вернуть ее себе. Теперь будет невероятно сложно выжить здесь, сказала Елена Прекрасная своему отражению в бронзовом умывальнике. Но коль хочет она быть достойной своей подлинной любви, она должна.
«Твое имя напишут на стенах…» Она помнила эти слова. Где бы взяла ты такое имя, если б не он?!
Она умела ждать, как никто. Но последний год, с чужими страстями, с войной и горем живущих рядом, заполнил ее сердце.
Теперь Парис тоже значил много. Хотя всегда чуть-чуть меньше.
Просыпаясь, Елена часто вспоминала, как он собирался на бой в тот день. Как тщательно проверил поножи, довел до блеска поверхность щита, как нервно усмехнулся…
«Ты, кажется, слабо завязал шлем, милый…»
«В самый раз. Именно так, как надо сегодня».
Потом он все сбросил с себя, все вооружение… И взял ее, быстро и грубовато. Это было непохоже на него. Почему он так сделал? Зачем отдал силы перед решающим поединком? Отчаянно прощаясь или, хуже, желая оскорбить в ней жену Менелая?
Больше никогда он не был груб.
Вот они сидят… Вот они только что узнали о прибытии чужой армады.
Парис, 24 года, волосы темно-русые, сидит вполоборота в центре композиции, поза расслабленная, слегка заносчивая, однако за этой маской различимо огромное напряжение, словно на кон поставлена вся жизнь.