Три стороны моря
Шрифт:
И стоит ли так спешить к Пенелопе?
Это божественное существо — вот награда. Укради он ее из Спарты — вся эта армада, тысяча кораблей с черными бортами очутилась бы у берегов Итаки, гористого острова, где не хватает людей, а этим людям не хватает урожая, где можно лишь пасти коз да свиней, где вино хуже некуда и чтобы пить его, надо здесь родиться, и где Одиссея признали вождем на время, пока Агамемнон требовал доказательства, то есть хоть маленького, но войска. Укради он, Одиссей, жену Менелая из Спарты — его повесили бы на канате
Но кто же она?
Неважно. Зачем она согласилась бежать с Парисом, любила? Тоже неважно. Нет, это как раз важно. Если она будет с ним, если захочет быть с ним, Одиссеем, у него все получится. Все-все получится. Он не совсем знал, что должно получиться, но верил, что так правильно.
Он лез через стену за одним, а возле колодца увидел совершенно, совершенно другое.
И отчего-то, странная связь, ему впервые в жизни сделалось грустно от осознания той непреложной истины, что все умрут, рано или поздно. Вроде бы эта истина с детства рядом, но до сих пор не волновала его. Грусть была тоже странная, ее хотелось не забывать, оставить для себя, чтобы в любой миг можно было к ней вернуться.
«И Агамемнон, и я, и отец, и Пенелопа, и мои дети, и вся эта туча народу, собравшегося на Троянской равнине по обе стороны городской стены… — специально повторил мысль Одиссей. — И вот эта таинственная девушка, Елена, жена или не жена Менелая. Она исчезнет, как все, вместе со всеми нами. От ее тела не останется и силуэта. Да как же он от нее отказался?!»
Не укрылось от Одиссея и легкое придыхание в ее речи. Да, она говорила как люди Агамемнона, аргосцы. Но что-то в манере произносить жесткие звуки было постороннее. Еле-еле… Может, она приобрела это в Трое?
Одиссей решил поговорить с Менелаем.
— Я сегодня был в Трое.
— Где? — переспросил Диомед.
— По ту сторону стены.
Диомед усмехнулся.
— Одно из двух: или Итаку надо считать союзником царя Приама, или на вашем островке живут настоящие герои.
— Я не хочу домой, Диомед. Я хочу победить и разделить добычу.
— По-моему, из тысяч ахейцев домой хочет один человек.
— Кто?
— Агамемнон.
Одиссей задумался.
— Я опасался Менелая и Агамемнона. И тебя, Диомед. Я боялся, что, если я узнаю правду о жене Менелая, Агамемнон прикажет меня убить.
— Агамемнон — великий басилевс. Он не поступает так. Об этом стали бы говорить, и в следующий раз в справедливость басилевса не поверили бы локры, а потом фокейцы, и так далее.
— Почему он хочет домой? Это же его поход.
— Я его меч, Одиссей. О жене Менелая не существует никакой правды. Если ты что-то узнал, говори. Агамемнон не понимает, почему они не выдали Елену. Поход был нужен нам, чтобы сплотить племена. Я готов здесь стоять до скончания времен. Он — нет.
Одиссей тяжело задышал и взялся за бок.
— Я видел там эту женщину и разговаривал с ней.
Диомед не ответил. Он смотрел на Одиссея, как тот мучается и как старается не замечать своих мучений. Диомед был воин, суровый воин и ничего больше.
— Ты не герой, Одиссей. Ты — безумец.
— Если Менелай захочет, я найду ему Елену.
Он сел на песок, голова кружилась. Диомед стоял над ним.
— И если тебе надо, чтобы я ее нашел, — добавил Одиссей.
— Ты безумец. Но тебя любит кто-то из бессмертных, — сказал Диомед.
Душа Гектора попрощалась с телом и отлетела прочь от этой войны. Кассандре пришли в голову первые рифмованные строфы бесконечной поэмы. Парис глубокой ночью, когда Елена заснула, натягивал тетиву и думал об Ахилле.
Одиссею приснился горячечный сон. В нем богиня Афина, издевательски улыбаясь, спрашивала: «Ты хочешь ее? Хочешь?» И во сне он открыл, что богиня Афина уже снилась ему, и довольно часто.
Богиня Афродита никому не приснилась: ни Парису, ни Елене Прекрасной, ни Прекрасной Елене. Прекрасной Елене пыталась присниться богиня Исида, но что-то мешало.
«Ты больше не безмолвный сфинкс, очаровательный убийца», — явилась темнокожей девушке загадочная фраза. Но она продолжала спать, а наутро фразу не вспомнила.
Песнь шестая
— Фебби, у меня очень сложное положение! Я не понимаю, что делать. Этот Одиссей, он влюбился в одну из Елен, ты представляешь?!
— Ну и что?
— Ну как же что?!
— Любовь — твоя зона. Твори свою волю, кто тебе может помешать?
— Смотри! Парис мой избранный. Это, конечно, не значит, что он не может поделиться девчонкой — на то он и мой избранный, а не чей-то еще. Но если я сохраню любовный треугольник, то отдам девушку моего Париса избранному Ники, ты понимаешь? Будь Одиссей приблудным псом, я бы мало сомневалась.
— Да, ты даришь Нике часть своего рейтинга.
— Но если я разрушу любовный треугольник, то пойду против себя и сыграю в пользу Джуны. Тем более что закон верности начнет утверждать мой Парис! А вдруг, чего доброго, он вздумает ревновать?!
— Ревность — знак Джуны.
— Они сделали мне эту… как говорят подопечные Кришны? Они поставили мне вилку!
Афродита всплеснула руками, отчего стала еще прекрасней.
— Ты не представляешь, прошлой ночью я не знала, кому и как присниться!!!
— Бедняжка Венчик, — посочувствовал златокудрый. — Это как если бы Агамемнон вдруг начал декламировать мою «Илиаду».
— Еще не было так, чтобы два избранных сошлись на одной женщине.
— А еще ее Тезей раньше украл.
— Фебби, это же не та! Надо же, даже ты перепутал! Чего мы тогда хотим от несчастных троянцев и ахейцев?!
— Да, в общем, только рейтинга, Венчик, больше ничего.
— Причем Ника клянется, что это не ее идея натравить своего избранного на женщину моего Париса.