Три венца
Шрифт:
– - Пошел!
Добродушные голубые глаза гайдука сверкнули так грозно, что Юшка, морщась от вынесенной боли, поторопился отойти. Михайло не подозревал, что нажил себе непримиримого врага, не слышал, как тот проворчал сквозь зубы:
– - Погоди, дьявол, -- ужо посчитаемся!
Когда Михайло последовал за царевичем Димитрием в отведенную последнему опочивальню, когда стал помогать ему разоблачаться, то не мог не заметить мечтательно счастливого выражения лица царевича, а затем уловил слышанную уже им давеча латинскую фразу, которую будто безотчетно
– - Vivat Demetrius, monarchiae Moscoviticae domenus et rex...
– - Что это значит, государь?
– - спросил гайдук.
– - Да здравствует Димитрий, господин и царь московский?
Димитрий поднял на вопрошающего задумчивый взор и счастливо улыбнулся.
– - Да, братец... Кабы знал ты, как я доволен нынешним днем-то! Скажи-ка, Михайло: хорошо ты помнишь свои детские годы?
Михайло удивленно уставился на царевича и слегка смутился.
– - Помню, государь, -- с запинкой промолвил он, -- но, не погневись, уволь меня пока рассказывать тебе...
– - Я спрашивал тебя вовсе не за тем, -- успокоил его Димитрий, -- я хотел лишь знать, так ли мало памятны другим их первые годы, как мне... Мальчиком ведь я хворал немочью падучей, -- пояснил он, -- а хворь эта, сказывают, отбивает память. Кое-что помнишь, да словно сквозь думан какой, сквозь сон; не ведаешь, точно ли оно так было, или же наслышался ты от других и сам потом уверовал. Вот потому-то я так благодарен этому самовидцу Юшке, что знал меня еще малым ребенком. Ведь он, кажись, честный малый, говорил по чистой совести? Он так рад был мне, так рад, -- прослезился даже; не правда ли?
Михайло был правдив, и на языке его уже вертелось предостережение царевичу: не давать большой веры Юшке. Но к чему бы это послужило? Сам царевич, конечно, не был обманщик, и ему, видно, так хотелось, чтобы показание Юшки еще более подтвердило его собственные показания. Гайдуку стало жаль своего господина, и язык у него не повернулся.
– - Правда, -- отвечал он.
– - А что ты скажешь, Михайло, про эту панну Марину?
– - спросил вдруг Димитрий, и глаза его заискрились совсем особенным огнем.
– - Что я скажу, государь? Пригожица, чаровница, но...
– - Но что?
– - Но... полячка!
– - Что ж из того?
– - Привередница; как мысли ее вызнать? И не нашего закона.
– - Ну, закон законом, и коли на то уж пошло...
Спохватившись, что, пожалуй, сказал лишнее, царевич не договорил и махнул рукой гайдуку:
– - Ступай теперь, Михайло. Чай, шибко притомился тоже? Сон клонит? Я еще помолюсь Богу, а там один уже лягу.
И он опустился на колени перед образом Божьей Матери, подаренным ему князем Адамом Вишневецким и взятым им с собой в дорогу из Вишневца. С четверть часа еще после того Михайло мог слышать из соседнего покоя, как царевич истово молился: клал поклоны и призывал на себя благодать Божию.
Часть вторая
ТЕРНОВЫЙ ВЕНЕЦ
Глава четырнадцатая
ДЕНЬ ВИШНЕВЕЦКИХ
Тут под порталом парадного крыльца показался сам владелец замка, в сопровождении дежурного маршалка. Позади обоих высилась могучая фигура саженного, усатого гайдука, вооруженного нагайкой. Оглядев орлиным взором двор, Вишневецкий вдруг грозно приосанился и величественным жестом указал гайдуку на середину двора. В два прыжка был гайдук на указанном месте и поднял с земли арбузную корку. По зычному окрику светлейшего, со всех концов двора бросилась к нему теперь стремглав с непокрытыми головами дворовая челядь. После краткого допроса, двое из дворовых, ответственные, должно быть, на этот день в чистоте двора, преклонили один за другим спину перед княжеским гайдуком, который отсчитал каждому нагайкой по два десятка "горячих". Сделав еще отеческое внушение остальным, князь Константин, сопутствуемый маршалком и гайдуком, величаво направился к внутренним воротам на задний двор.
Едва лишь князь пропал из виду, как из-за угла соседней башни со злорадным смехом выскочил Юшка.
– - А! Да я ведь еще не рассчитался с этим малым!
– - сказал царевич и окликнул Юшку.
Того так и передернуло: он готов был, казалось, пойти наутек: но, сообразив, видно, что он узнан и делать нечего, отвесил Димитрию земной поклон и осклабился до ушей.
– - Подобру, поздорову ли, надежа-государь? Что прикажешь низкому смерду твоему?
– - Поди-ка сюда.
– - Мигом, батюшка-государь!
Минуту спустя он стоял уже перед царевичем в его опочивальне с полусмиренным, полунахальным видом.
– - Я не отблагодарил тебя еще за твое правдивое показание, -- сказал Димитрий, подавая ему несколько дукатов.
Юшка жадно принял деньги, шумно пал ниц перед дарителем и припал губами к его сапогу.
– - Кормилец ты наш!
Царевич отдернул ногу и отступил на шаг.
– - Ты совсем никак ополячился, -- промолвил он, -- падаешь до ног, хоть сам и русский?
– - Чье кушаю, того и слушаю, надежа-государь, -- бойко отвечал шустрый малый, поспешно опять приподнимаясь с полу.
– - Но чего ты сейчас вот тулялся тут за углом?
– - Да как же, родимый, не туляться, коли меч над головой?
– - Так другим, стало, за тебя досталось?
– - Не то чтобы: не мое нынче дело то было за двором смотреть.
– - Но ты, сам, поди, арбузную корку подбросил? Юшка самодовольно усмехнулся, обнажая снова свои красные десна и острые хищные зубы.
– - А чего ж они, дурни, не доглядели? Но ты, батюшка, меня же не выдашь?
Царевич свысока только покосился на него и спросил в свой черед: