Три венца
Шрифт:
– - Ничего, кажется, более не остается... Повидайте. Я вас благодарностью моей не забуду.
– - А задаточек?
С подобострастным поклоном принял балясник задаток; но когда Курбский, кивнув ему, первый удалился, он начал опять усиленно растирать себе горло и злобно глянул вслед уходящему:
– - Чтобы у тебя рука отсохла, еретик проклятый! "Я, -- говорит, -- вас благодарностью моей не забуду". И я тебе, сударик мой, этого не забуду!
Глава сороковая
БАННИТ
Триста лет тому назад даже столичные города в ночную пору погружались в мирный сон, и разве какой-нибудь запоздалый гуляка недопетой песней нарушал порой всеобщую тишину. Краков в описываемое время, несмотря на ряд дневных празднеств в честь московского царевича, не составлял в этом отношении исключения. Такое безлюдье, как и полное отсутствие уличных фонарей, значительно облегчало Курбскому его отважную попытку выкрасть сестру свою из дома матери. Природа на этот раз ему также благоприятствовала: ночь выдалась безлунная и довольно бурная. Ветер бушевал по крутым черепичным кровлям, стучал ставнями, завывал в печных трубах.
Часы на городской ратуше только что пробили полночь, когда к зданию, где временно поселилась старая княгиня Крупская, легкой рысцой подъехали трое всадников: Курбский с парубком-стремянным и Балцер Зидек. Последний сидел на дамском седле, предназначавшемся для княжны Марины. К дому прилегала высокая каменная ограда. По указанию шута, все трое остановились около того места ограды, где, по ту сторону ее, должна была быть приставлена старухой-мамкой княжны лестница. Прямо с хребта коня Балцер Зидек с обычной своей кошачьей ловкостью прыгнул на ограду. Курбский, бросив повод свой стремянному, без затруднения, благодаря своему росту, взлез туда же. Лестница, действительно, оказалась на месте. Оба спустились в сад. Балцер Зидек тихонько окликнул старуху.
– - Здесь, пане!
– - послышался сквозь непроглядный мрак старческий женский голос.
– - А ясновельможный князь тоже с вами?
– - Я здесь, -- отвечал за себя Курбский.
– - А княжна что же?
– - Простите, ваша княжеская милость; но сестрицу вашу опять словно раздумье взяло: желала бы вперед еще перемолвиться с вами.
– - Гм... Да где же она?
– - Тут сейчас в доме: в сад выйти поопасилась. Дайте ручку, я проведу вас. Ишь ты, темень-то какая!
Курбский доверчиво взял протянутую ему руку и побрел за старухой шаг за шагом, как слепец за вожаком.
– - Тут, ваша милость, крылечко, -- предварила старуха, -- не оступитесь: пять ступенек.
Курбский стал подниматься на крыльцо, отсчитал пять ступенек -- и чуть не растянулся, запнувшись ногой о веревку, протянутую поперек крыльца, на четверть аршина от полу. В тот же миг несколько рук схватили его, рванули разом назад с крыльца и повалили навзничь.
– - Поймали вора!
– - крикнуло несколько мужских голосов.
– - Измена, князь! Спасайтесь!
– - донесся со стороны приставной лестницы голос Балцера Зидека.
Поверженный наземь Курбский не имел возможности вынуть из ножен саблю и отбивался как мог кулаками. Болезненные крики и крепкая брань нападавших свидетельствовали, что те его еще не совсем осилили. Тут блеснул свет, и Курбский разглядел вокруг себя человек пять-шесть дюжих хлопцев, а на крыльце, с шандалом в приподнятой руке, брата своего Николая. Свет значительно облегчил первым задачу, и в конце концов молодой князь оказался-таки скрученным по рукам и ногам, а рот ему был заткнут платком.
– - Несите его за мною, -- коротко приказал Николай Крупский, и хлопцы подхватили на руки младшего брата и внесли его в дом.
Рядом комнат он был пронесен в отдаленный покой с решетчатыми окнами и, по-прежнему связанный, посажен тут на стул. Выслав слуг, старший брат освободил младшему брату рот от платка и самому себе пододвинул также стул.
– - Теперь мы можем на досуге, без свидетелей, потолковать с тобою, -- сказал он.
– - Рук и ног я тебе не развязываю, покуда мы на чем-нибудь не сладим.
Младшему брату стоило немалого усилия над собою, чтобы вернуть себе требуемое хладнокровие.
– - Что же тебе от меня нужно?
– - спросил он.
– - Мне в тебе, поверь, нужды никакой нет. Тебя же я могу спросить: зачем к нам пожаловал, да еще в такую пору, таким воровским порядком.
– - Тебе, брат Николай, спрашивать нечего: сам же устроил облаву на брата, как на дикого зверя.
– - Да, доведался я, что злоумышленники собираются войти ночью в дом наш; называли мне и имя князя Курбского, но ум мой отказывался верить, чтобы тот Курбский был родной брат мой.
– - Напротив, ты должен был вперед знать, что я не дам в обиду сестры, коли ты, старший брат ее, за-место того, чтобы быть ее первым защитником, стал ее первым злодеем.
– - Ладно!
– - перебил тот, нетерпеливо срываясь со стула.
– - Тебя, я вижу, не образумишь. Скажу тебе вот что: ты -- баннит; банниция с тебя еще не снята, а ты не только самовольно явился в столицу королевскую, но в ночную пору еще в чужой дом залез. Ежели отдать тебя в руки судей, то ведаешь ли, что ждет тебя?
– - Смертная казнь, надо полагать, буде царевич не вступится.
– - Смертная казнь, да! А вступится ли твой названный царевич -- еще бабушка надвое сказала.
– - Ну, и отдавай меня на позорную казнь, коли честь Курбских тебе не дорога!
– - Честь наша родовая мне, может, вдвое, вдесятеро дороже, чем тебе, бездомному бродяге, которому все равно терять на свете нечего. Но правда твоя: позорить из-за тебя наше славное имя мне не пристало. И потому вот тебе мой сказ: ты даешь мне грамотку с рукоприкладством, что на веки вечные отрекаешься от всех прав на отцовское наследство и николи впредь поперек пути нашего не станешь; я же умолчу о твоем злодейском умысле и развяжу тебя; ступай на все четыре стороны.