Три версии
Шрифт:
— Разговор о Никите Гладышеве…
— Что? — Он даже привстал на мгновение, глаза его округлились. — Вот уж вы меня удивили, право слово!
— Почему же?
— Ну, как же! Насколько я себе представляю, милицию и прокуратуру могут интересовать “трудные” подростки. А Никита Гладышев — отличник, претендент на золотую медаль. У нас никто не сомневается, что он получит ее. Конечно, еще рано об этом говорить, но Никита девять лет идет круглым отличником. Его отцу наша школа многим обязана. Федор Борисович — управляющий строительным трестом…
Так-так, сразу замешал в одно и сына и отца. Дескать
— Федор Борисович, — продолжал директор Румянцев, — ничего не обещает. Он просто делает. У меня голова не болит, когда ремонт предстоит начинать. В первую очередь строители — к нам! И не только потому, что его сын у нас учится. У Федора Борисовича в целом такое отношение к школам района, ибо он понимает, что школы-то — главное, что здесь все закладывается.
— Не в семье? — перебил я.
— Э-э. дорогой товарищ Красиков, — отмахнулся директор Румянцев, — старый спор! А я, Дмитрий Васильевич, не делю. Когда говорю “школа”, имею в виду семью. На меня учителя ворчат за то, что я их постоянно убеждаю ходить к учащимся домой.
Он вдруг прицелился в меня взглядом и выстрелил вопросом:
— Вы когда-нибудь занимались дрессировкой собак?
— Не довелось, — несколько ошарашенный таким поворотом, ответил я, уже с большим интересом разглядывая директора школы.
— Вот у дрессировщиков бытует поговорка: нет плохих собак, а есть плохие хозяева. Я, конечно, не хочу сравнивать — это глупо. Просто по ассоциации… Мы учим детей, а я порой задумываюсь над тем, что прежде-то, может, родителей учить нужно. Потому и говорю своим педагогам: ходите в семьи, общайтесь с родителями, не ждите, когда они к вам пожалуют. Они ведь могут и вовсе не прийти…
Директор Румянцев тяжело вздохнул и сказал:
— Вы только задумайтесь, Дмитрий Васильевич, какая сейчас насыщенная программа! Помню, четверть века назад ребята обожали играть в чехарду, в отмерялку, бог знает еще во что. А нынче? Не играют! Нет у них и минуты свободной…
Директор Румянцев перескакивал с одного на другое, но мне было интересно его слушать, потому что, откровенно говоря, я плохо знаю современную школу. В своей следственной практике я впервые столкнулся с уголовным делом, в котором главным действующим лицом оказался школьник.
Если не считать тех редких моментов, когда я — вместо Ксении — приходил на родительские собрания — наша Галка тоже девятиклассница, — иметь служебное дело со школой мне еще не доводилось. Практически для меня это новый мир. И образ мышления взрослых людей в этом мире мне мало известен. А для установления полной истины в случившемся с Никитой Гладышевым мне, несомненно, надо многое понять. И, в частности, образ мышления, психологию людей, призванных выпускать в большую жизнь таких ребят, как Никита Гладышев, наша Галка, и других-других…
Я внезапно поймал себя на том, что ощущаю какую-то личную причастность ко всему этому делу как человек, в семье которою живет и воспитывается дочь-девятиклассница.
И почувствовал раздражение. При чем здесь личная причастность, при чем моя дочь? Я следователь, юрист. Все остальное может только мешать, уводить в сторону.
А директор Румянцев между тем разволновался, встал начал ходить по кабинету, иногда взмахивая рукой и рубя воздух.
— Высоки требования современной школы, скажу я вам, Дмитрий Васильевич, ох, высоки! Видимо, иначе и нельзя, жизнь на месте не стоит, заставляет уходить от привычного. Ко люди-то все из того же, как говорится, материала. Их трудное переделывать, нежели новые поколения ЭВМ создавать. Вот, к примеру, семья Никиты Гладышева. Отец с высшим техническим образованием. Мать с высшим медицинским. Оба, значит, знакомы с математикой, физикой, химией, а это сегодня, что ни говори, три кита. Так?
— Верно, — согласился я.
— Что же получается? А то, что родители Никиты — при необходимости! — сами в состоянии помочь своему сыну. Теперь берем из этого же девятого “Б” другого учащегося — Николая Терехова. Шпанистый парень, не буду скрывать. Приди вы по поводу него — ничуть из удивился бы! Учится плохо, еле-еле на троечку вытягивает. Кстати, из семьи ушел отец. Одна мать и тащит Николая. Ну, вызывал ее, беседовал. А она плачет: “Так я ж не могу в его уроках разобраться, товарищ директор, как мне его проверять? А на репетиторов денег у меня нет!” Она машинистка… Мне ее по-человечески жаль, а у самого в голове мысли об отчетности по успеваемости, об отчетности для роно!
— По-моему, — заметил я, — вы берете полярные точки, говоря о Гладышеве и Терехове.
— Верно! — обрадовался директор Румянцев. — Правильно вы ухватили. А почему беру? Да потому, что они оба учатся в одном классе. Вы мне можете возразить: “Пусть Терехов идет в ПТУ, там он получит среднее образование да еще специальность”. Согласен. Получит. Но если бы в ПТУ пошел, скажем, Никита Гладышев, уверяю вас, специалист из него получился бы выше классом. Однако ни мы, ни родители не отпустим ведь Никиту Гладышева в ПТУ!
Директор Румянцев еще раз вздохнул, вернулся к столу, тяжело опустился на стул.
— Впрочем, — тихо заговорил он, — мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, будто успеваемость школьников и их поведение зависят исключительно от уровня образования родителей. К сожалению, часто образованные родители в силу различных причин — занятость, просто нежелание, лень, равнодушие — не могут или не хотят уделять необходимое внимание ребенку. А вот, допустим сын нашей гардеробщицы тоже отличник. Мать его с детства к труда приучила, к настырности, к любопытству, если угодно. Он, если чего не понял, с учителя семь потов сгонит, чтоб тот все объяснил, по полочкам разложил. Тут все, конечно, индивидуально. И о Никите Гладышеве я так, к примеру просто. Понимаете?
— Понимаю, — кивнул я. — Вчера вечером Никита Гладышев погиб.
Мои слова прозвучали для директора Румянцева громом среди ясного неба. Он даже весь сжался.
— Боже мой, — чуть шевеля губами пробормотал он. — Гладышев был верным кандидатом на золотую медаль.
Понятное дело в этот момент директор Румянцев не осознавал всей нелепости своих слов.
— Его что же, — он как-то боком, неуклюже потянулся ко мне, — убили?
Я не ответил, пожал плечами.
— Господи, скорей бы уж эти два оставшихся года с плеч, — страдальчески воскликнул директор Румянцев. — И все — на пенсию! Пускай другой на мое место садится, кто помоложе, у кого нервы покрепче, а я свое отдал…