Три весны
Шрифт:
Но никто в Новочеркасске ребят не ждал, и поэтому никому ничего не пришлось рассказывать. Проплутав по городу в поисках генерала несколько часов, они заявились в комендатуру. Озабоченный тысячей дел комендант, взглянув на их бумаги, сказал:
— Опоздали. Штаб командующего кавалерией давно уехал отсюда. Куда? А вот этого не скажу. Езжайте в Новошахтинск, в штаб фронта, там все узнаете, — и шлепнул на документах свой штамп.
Молодые офицеры, вскинув на плечи тощие вещмешки, зашагали опять на станцию. Было немножко обидно, что все получилось иначе.
Новочеркасск красовался перед ребятами своими опрятными зелеными улочками. Город был целехонек. Следы войны виднелись только на железнодорожной станции, которую не один раз бомбили немецкие самолеты.
Ребята вышли на главную площадь города, к казачьему собору. И остановились у бронзового Ермака. И, глядя на одетого в кольчугу атамана, Алеша вдруг вспомнил Сибирь, родное село, вспомнил себя мальчишкой. В эту пору весны расцветали подснежники в бору, и Алеша приносил домой большие желтые букеты. А бабка Ксения ругалась. Она не любила подснежники, потому что этих цветов было много на кладбище.
А еще вспомнил Алеша красноярскую часовенку. Кажется, давным-давно покинули они Красноярск! Уже кое-чего увидеть ему пришлось! С Шашкиным он распрощался в Миллерово, там разошлись их дороги. Пожимая Алешину руку, Шашкин сказал:
— Трудно будет поначалу. Особо лежать под бомбами. Потом привыкнешь.
На подвернувшемся товарняке офицеры приехали в город Шахты. Ночевали в старом шахтерском бараке. Две солдатки, пока ребята спали, выстирали им белье и высушили его у раскаленной печки.
Храня военную тайну, ребята не сказали, куда едут. Мол, к месту службы — и только. Солдатки понимающе переглянулись, и одна из них наставительно сказала:
— Это вам отсюда километров двадцать пять. В Новошахтинск. Выходите на перекресток и голосуйте. Все машины, что идут на запад, ваши.
Поблагодарив добрых хозяек, офицеры быстро поймали нужную им машину, и через час были на месте. Но здесь, в штабе фронта, о командующем кавалерией тоже ничего не знали. Мол, был такой месяца полтора назад, а теперь куда-то подевался. Скорее всего — в резерве Главного командования.
— А вас пристроим. Пойдете служить в артполки на конной тяге.
Алёша и один из его спутников — Миша, тоже лейтенант, получили назначение в армию, стоявшую на правом фланге Южного фронта. Пожилой полковник развернул перед ними карту-двухверстку и ткнул пальцем в небольшой кружок:
— Здесь. Село Красное.
У контрольно-пропускного пункта они поджидали попутный транспорт. Но машины шли и шли, и никто из шоферов не знал, где оно есть такое село и как в него можно попасть.
— Где-то под Ровеньками, — сказал проезжавший с колонной «студебеккеров» капитан с узкими погонами интенданта.
— Ровеньки? Так бы сразу и объяснил, — подхватил сержант с пропускного пункта. Он пообещал незамедлительно отправить офицеров.
Действительно, вскорости подвернулся санитарный грузовик с крытым кузовом, в котором лежало несколько обитых жестью ящиков. Посадив офицеров, высокий, худой военврач сказал им:
— Смотрите, чтоб ящики не бились друг о друга. В них — ценное оборудование для медсанбата. Поняли, юноши?
Ребята согласно закивали головами. Что ж, военврач, видно, неплохой человек, хотя и назвал их не так, как следует. Эти врачи — неисправимые штатские. Ну какие они ему юноши — офицеры-артиллеристы!
Стояла жара, и дорога сильно пылила. Машина то и дело ныряла в балки и, надрываясь, поднималась на пригорки, ящики ходили по ободранным доскам кузова. А когда в одном месте тряхнуло на ухабе, шофер остановил машину, и ребята услышали скрипучий голос военврача:
— Как там у вас? Все в порядке?
— А ничего, — ответил Алеша.
— Поедем дальше.
Грузовик обгонял и встречал какие-то машины, которые тоже поднимали пыль, и тогда сплошной серой пеленой затягивало и зеленеющие холмы, и разбросанные по степи островки деревьев и кустарников, и яркое весеннее небо. Пыль лезла в рот, в нос, в глаза, припорашивала одежду. Миша прокашлялся и недовольно проговорил:
— Ну и нашли же мы транспорт! В открытом кузове в сто раз лучше.
— Уж как-нибудь. Приедем в Ровеньки — помоемся.
Вдруг машина пошла под уклон, круто повернула вправо, медленно переехала канаву и встала у маленькой речушки под деревьями.
— Дадим остыть мотору. А заодно пообедаем, — сказал военврач. — Эк вас разрисовало! Ну, вылезайте, вылезайте.
— Ехать-то далеко? — спросил Алеша.
— Самый пустяк. Да мотор после ремонта греется. Вылезайте.
Ребята сбросили на землю вещмешки, затем спрыгнули сами. Разгоряченные, потные, они сразу же кинулись в тень деревьев. Это были еще молодые дубки, приютившие под своей кроной жиденькие кусты акации и терна. А рядом, по дну неширокого оврага, вилась речушка, спокойная, светлая.
Алеша спустился к воде, зачерпнул в ладони и стал пить частыми глотками. Вода была холодная, освежала пересохшее горло. А за Алешей подошел Миша и тоже начал пить, встав на четвереньки и по-лошадиному вытянув губы.
— А умываться я не буду, — сказал Миша. — Принципиально.
Алеша одобрил это решение. Хоть мойся, хоть не мойся, а в Ровеньки приедешь грязным. Кстати, какое музыкальное, какое милое слово — Ровеньки! Алеша уже мысленно видел маленький, уютный, с ровными домиками, с ровными улицами и зелеными площадями донецкий городок.
Между тем шофер достал из-под сиденья банку красной консервированной колбасы, две булки хлеба и несколько проросших луковиц. Он отнес все это под дубки, где лежа покуривал военврач, вынул из-за голенища ножик с плексигласовой наборной ручкой.
— Режьте хлеб, — сказал шофер, подавая ножик военврачу. — А я посмотрю, в кабине должна быть соль.
Военврач отбросил окурок в сторону и сначала открыл банку с колбасой, затем принялся резать хлеб крупными ломтями. Он кромсал булки не спеша, словно они были живыми и малейшая ошибка могла оказаться непоправимой.