Три Ярославны
Шрифт:
И Роберт Дьявол стал возносить благодарную молитву и молился долго.
Харальд, выслушавший его с сочувствием, говорит:
— Печальная твоя история, и не похож ты на дьявола. Плохо придётся твоим грабителям, даю слово.
Тогда старик протягивает к Харальду руки, трясёт головою и просит слёзно:
— Видит Бог, не хочу им мести. Я их простил, и ты прости, как велел нам Христос.
Харальд говорит:
— Хоть бы ты их и сто раз простил, у меня служба такая — не спускать разбойникам.
Роберт Дьявол говорит:
— Ничего, кроме того, что сделать не хочешь. А мне нужно спешить, ибо силы оставляют меня, а я хочу вернуться домой и благословить перед смертью сына своего и наследника Вильгельма.
И они дружески прощаются, и Харальд даёт Роберту денег на дорогу и двух воинов с Чудином во главе, чтобы проводили старика до Кесарии, куда приходят корабли.
Солнце поднимается выше, и всё жарче зной. И Харальд собирается отдохнуть в тени. Но тут к нему в ротонду приходит Фома Эротик, патрикий. И в руке у него книга, в которую нотарий записывал его беседы с Архитектором.
Патрикий жадно выпил весь кувшин вина и говорит:
— Знаю, славный Харальд, что не любишь, когда мешаются в твои дела. Но многое не сходится в этой книге с отпущенными суммами.
— В этом я плохо понимаю, — говорит Харальд. — Скажи, кто виноват и кого наказать, и я исполню.
— И разбойники, — продолжает грек, — всё ещё грабят на Иерихонской дороге, и прибыль от паломников уходит в их руки мимо казны. Слышал, что они ограбили самого герцога Норманнского. И, думаю, мало он расскажет хорошего о службе безопасности в Святых местах.
Харальд говорит:
— Не будут отныне грабить.
И больше ничего не сказал, и патрикий ничего не спросил, потому что знал цену слова Харальда.
Тут халиф Дахер вошёл и, улыбаясь льстиво, говорит им:
— Труды — до полудня, а теперь прохладная баня и жаркие гурии ждут вас!
Грек сразу оживился и, облизнув губы, спрашивает:
— Хороши гурии?
Халиф в ответ только закатил глаза и защёлкал языком. Грек говорит:
— Отдохнём, Харальд?
— Мои труды — после полудня и к ночи, — сказал Харальд и вышел. А халиф Дахер хихикает:
— Харальд так верен своей Эллисив, что, я боюсь, у него кое с чем не всё в порядке.
Фома Эротик говорит:
— Главное, чтобы у него меч был в порядке. И чтобы не меньше, чем Эллисив, он служил василевсу.
Харальд же, выйдя из дворца, велит Ульву привести пойманного разбойника. И велит развязать его, ведя меж тем разговор с Ульвом, что сегодня ночью пройдёт караван с дорогими тканями из Дамаска и как жаль, что все воины в дозорах по другим местам и некого послать на Иерихонскую дорогу.
Ульв ничего не понимает, но, зная, что Харальд не скажет зря, не спорит.
Разбойника развязывают, и Харальд говорит ему:
— По законам Империи должно ослепить тебя. Но человек, которого ты ограбил, просил простить тебя во имя Господа. Иди и подумай об этом благом деле, и, может, оно отвратит тебя от разбоя.
И разбойника отпускают, и он славит Аллаха и Харальда, а Харальд начинает совещаться с Ульвом.
Настаёт ночь, и спадает зной, и всё сущее радуется прохладе. Луна освещает пустыню, и дорога Иерихонская, вытоптанная до глади, блестит под луной, как река.
И по этой дороге шагает караван из десяти верблюдов с двумя погонщиками. Между горбами у верблюдов свисают мешки с дорогими тканями, как и говорил Харальд.
И они доходят до моста через ручей, откуда невдалеке видна бедуинская деревня. И в этот поздний час многие жилища в ней светятся.
И вот, едва верблюды ступают на мост, из-под моста, подобные чёрным пантерам, выскакивают двадцать человек с укрытыми лицами и кривыми саблями и останавливают караван. И погонщики в страхе падают на колени, потому что нет сомнений, что это разбойники.
Старший над ними, в чалме, говорит:
— Помолитесь хорошенько вашему Христу, или как там его, — ваша смерть пришла.
Тогда один из погонщиков бьётся об землю и жалко вопит:
— Возьмите всё, добрые люди, там — настоящее добро, а наши жизни ни драхмы не стоят!
— Они дороже стоят, потому что нам не нужны свидетели, — говорит старший. И заносит над бьющимся саблю.
Но в это время второй погонщик выхватывает из-под плаща меч и одним ударом сносит ему голову и чалму. И голова катится по дороге, и разбойники ошеломлённо смотрят, как разматывается чалма.
И пока они смотрят, острые ножи прорезают мешки изнутри, и десять воинов Харальда соскальзывают с верблюдов, имея секиры в руках. И нападают на разбойников, и перебивают их в мгновение ока. Кроме одного, которого Харальд велит пощадить.
Харальд срывает укрытие с его лица и видит, что угадал верно. И разбойник, отпущенный им днём, стоит перед Харальдом и дрожит смертной дрожью, понимая, что второй раз не уйти.
— Верно понимаешь, — говорит ему Харальд. — Но может быть, я прощу тебя второй раз, если укажешь, где другие твои подельники.
Разбойник говорит:
— Этого я даже умирая не скажу, потому что Аллах не пустит меня в небесный рай за предательство и мне вечно гореть в аду. — Но сам мигает глазом и кивает через плечо Харальда. — Лучше уж, — продолжает он и кивает снова, — недолго потерпеть.
Харальд оглянулся и видит, что разбойник кивает на деревню, что невдалеке, и понимает, что не зря там светятся ночью огни. Он оборачивается к разбойнику.
— Я тебя прощаю, — говорит Харальд. — Но это тебе — от своих.