Три женщины, три судьбы
Шрифт:
Приведу один пассаж из «романа» Панаевой: «Не припомню, через сколько лет Виардо опять приехала петь в итальянской опере (через 10 лет, в 1853 году, — И. Ч.). Но она уже потеряла свежесть своего голоса, а о наружности нечего и говорить: с летами ее лицо сделалось еще некрасивее. Публика принимала ее холодно. Тургенев находил, что Виардо гораздо лучше стала петь и играть, чем прежде, а что петербургская публика настолько глупа и невежественна в музыке, что не умеет ценить такую замечательную артистку». Стоит заметить, что Тургенев во время этих гастролей певицы находился в Спасском, под присмотром тайной полиции [84] . Поэтому не мог слышать Виардо в Петербурге и высказываться о петербургской публике.
84
В 1852
Однако, даже из своей «лутовиновской ссылки» Тургенев умудрился вырваться на московский концерт Полины, и вполне вероятно, что сочиненный Панаевой текст совпал с действительностью и что Тургенев, и вправду, нашел, «что Виардо гораздо лучше стала петь и играть, чем прежде». Он был взыскательным ценителем вокального искусства, а певица в это время (ей 32 года, и сцену она покинет через 11 лет) находилась в зените своего певческого и драматического мастерства.
2.9. Роман о Тургеневе. Глава пятая «Еще раз про искренность»
В «романе Панаевой» от эпизода к эпизоду проводится мысль о тотальной неискренности Тургенева, который-де за спиной друзей говорит совсем не то, что в глаза. Если верить Панаевой, он регулярно проделывал подобное со старыми друзьями — Писемским, Фетом, Анненковым, а также отпускал колкие замечания за спиной «новобранца» «Современника» Льва Толстого.
Вообще тема «сплетни», распространяемой писателями друг про друга, — одна из постоянных у Панаевой. Ей кажется, что «старые писатели» отличались от «новых людей» — Чернышевского и Добролюбова — именно своим пристрастием к злословию и сплетне. В этой связи любопытна историческая оценка мемуаров самой Панаевой как «сплетнических», о чем пишет Корней Чуковский [85] . В кружке друзей, занятых одним делом, каким была старая редакция «Современника», неизбежен обмен мнениями, оценками, замечаниями. Эти мнения неизбежно начинают циркулировать внутри и вне кружка. Что это — сплетни? или нормальный процесс дружеского и литературного общения?
85
«Ее мемуары считаются сплетническими; еще бы! Каких же других ожидать от нее мемуаров!» Корней Чуковский. Панаева. В кн. Авдотья Панаева. Воспоминания. Захаров, М., 2002, стр. 442.
Как-то неловко поднимать вопрос об искренности Тургенева.
Не хочется доказывать то, что представляется бесспорным: Тургенев потому и был «центром» дружеского кружка [86] , что обладал такими притягательными для друзей качествами, как искренность и честность. И самое интересное, что оппонентом Панаевой в «споре о Тургеневе» выступает… Чернышевский. В письме к Некрасову за
1856- й год Николай Гаврилович пишет: «Пусть бранят кого хотят (речь идет о статье Михаила Каткова, — И. Ч.), но как осмелиться оскорблять Тургенева, который лучше всех нас и, каковы бы ни были его слабости (если излишняя доброта есть слабость), все-таки честнейший и благороднейший человек между всеми литераторами!».
86
«Без Вас мы здесь лишены центра, сидим каждый по клеткам, как экземпляры редких животных в Парижском саду…», — пишет Анненков Тургеневу в октябре 1857 года. (Переписка Тургенева, т. 1, стр. 521).
А теперь вернемся к Толстому, к которому Тургенев — герой «панаевского романа» — относится с завистливой недоброжелательностью. Реальному Тургеневу была свойственна черта прямо противоположная зависти — чрезмерное увлечение чужими талантами, хотя часто «таланты» эти были мнимыми [87] .
Отношения Тургенева и Толстого на протяжении жизни складывались сложно и неровно. Но характер этих отношений, тональность и даже фактографическая их канва целиком выдуманы Панаевой. Так она утверждает, что в бытность в Париже (то есть в 1857-м году) чуть было не стала свидетельницей дуэли Толстого и Тургенева. Поводом к дуэли, оказывается, послужила «женская сплетня», а «улаживателем» дела назван Некрасов, возвращающийся после своей миссии домой (любопытно, откуда возвращался Некрасов? — И. Ч.) «измученный и мрачный».
87
Панаева словно не замечает взаимоисключающего противоречия между завистью и восхищением чужим дарованием.
О протекции, которую Тургенев оказывал в Париже начинающим писателям, много пишет Генри Джеймс.
На самом деле, все было иначе.
Дуэль между писателями действительно чуть не произошла, о чем Панаева должна была слышать, но в другое время и в другом месте. Тургенев и Толстой поссорились в усадьбе Фета Степановке 27 мая (8 июня) 1861 года [88] . Поводом было резкое замечание Толстого о воспитании дочери Тургенева. История случилась уже после ссоры Тургенева с Некрасовым, поэтому последний никакого участия в ней не принимал. Толстой отозвал свой вызов, бывшие друзья не общались 17 лет. Именно этот срок понадобился Толстому, чтобы осознать то, о чем он напишет в своем первом после семнадцатилетнего перерыва письме к Тургеневу: «Я помню, что Вам я обязан своей литературной известностью, и помню, как Вы любили и мое писанье, и меня». А ведь действительно любил. Интересовался, испытывал нежность, видел мощь таланта и иногда — исповедовался.
88
См. Переписка Тургенева, т. 1, стр. 138–139.
«Мне это очень нужно (рассказ «Утро помещика, — И. Ч.) — я желаю следить за каждым Вашим шагом» (декабрь 1856, Париж).
«Извините меня, что я Вас как будто по головке глажу: я на целых десять лет старше Вас — да и вообще чувствую, что становлюсь дядькой и болтуном» (январь 1857, Париж).
«Ну, прощайте, милый Толстой. Разрастайтесь в ширину, как Вы до сих пор в глубину росли — и мы со временем будем сидеть под Вашей тенью — да и похваливать ее красоту и прохладу» (там же).
«Кстати, что за нелепые слухи распространяются у вас! Муж ее (Полины Виардо, — И. Ч.) здоров как нельзя лучше, и я столь же далек от свадьбы — сколь, например, Вы. Но я люблю ее больше, чем когда-либо, и больше, чем кого-нибудь на свете. Это верно».
Как далеко все это отстоит от помещенных в «романе» Панаевой злобных, грубых по языку, «памфлетных» высказываний Тургенева:
«…как объяснить в умном человеке эту глупую кичливость своим захудалым графством!».
«…каким лаком образованности не отполируй такого субъекта, все-таки в нем просвечивает зверство».
«И все это зверство, как подумаешь, из одного желания получить отличие…».
Узнав о том, что Тургенев умирает, Толстой написал ему из Москвы:
«Я почувствовал, как я Вас люблю. Я почувствовал, что, если Вы умрете прежде меня, мне будет очень больно. Обнимаю Вас, старый милый и очень дорогой мне человек и друг» (май 1882, Москва).
И ответ Тургенева — карандашом, меньше чем за два месяца до смерти:
«Пишу же я Вам, собственно, чтобы сказать Вам, как я был рад быть Вашим современником — и чтобы выразить Вам мою последнюю искреннюю просьбу. Друг мой, вернитесь к литературной деятельности! (29 июня 1883, Буживаль).
2.10. Роман о Тургеневе. Глава пятая «Беглец из неизящного отечества»
Любил ли Тургенев Россию и ее народ? Смешной вопрос. Всем, кто прочитал хотя бы «Записки охотника», ответ на него будет ясен.