Три
Шрифт:
— До восемнадцати лет у меня была самая лучшая жизнь на свете. Жизнь, которую я принимала как должное, но в этом возрасте все подростки считают, что если им хорошо живется, то они заслуживают этого счастья.
Кэри подносит руку к золотой цепочке на шее, а затем запускает пальцы под футболку, вытаскивая кулон, который имеет форму переплетенных сердец. Она рассеянно возится с ним, прежде чем продолжить.
— Мои родители были так влюблены друг в друга, что их любовь казалась заразительной. Чувства, которые они испытывали, большинству людей никогда не испытать, — ее глаза на мгновение встречаются с моими. — Безграничная,
Именно такие чувства мы испытывали друг к другу.
Кэри отворачивается от меня, и у нее вырывается тихий смешок:
— Некоторые скажут, что это была тошнотворно сладкая любовь, ведь, в конце концов, они назвали меня Кэриэд.
Я знаю, что не должен прерывать, но ничего не могу с собой поделать. Мне всегда казалось, что она просто Кэри. Моя Кэри.
— Кэриэд?
Девушка снова смотрит на меня, и еще одна легкая улыбка изгибает ее губы, а на щеках появляется легкий румянец.
— Кэриэд по-валлийски означает «Любовь». Я родилась в Уэльсе и жила там до восьми лет, а потом мы переехали сюда из-за новой работы отца.
Кэриэд. Это имя подходит ей даже больше, чем Кэри.
— Как бы то ни было, я отвлеклась. Моя жизнь была удивительной… пока не перестала быть таковой… И я не знаю, что поразило меня больше.
Глаза девушки начинают наполняться непролитыми слезами, и больше всего на свете мне хочется успокоить ее, но нужно, чтобы она продолжала рассказывать мне свою историю.
Кэри воспринимает мое молчание как намек на продолжение.
— Мне исполнилось восемнадцать в тот год, когда не стало моего отца. Я только закончила подготовительные курсы и собиралась поступать в университет. В какой-то степени в тот год я потеряла не только отца, но и мать.
Мое сердце болит за нее, и я не хочу, чтобы она подумала, что мне все равно, поэтому наклоняюсь, разжимаю ее руки и беру одну в свои.
— Мне очень жаль, Кэри.
Мне действительно жаль, но это все еще не объясняет того, что произошло между нами.
Кэри секунду смотрит на наши соединенные руки, почти ошеломленная моим неожиданным прикосновением, затем выпрямляется, прочищает горло и продолжает.
— Мама находилась на позднем сроке беременности, когда произошел несчастный случай. Моя сестра родилась, так и не познакомившись со своим отцом. И никогда не узнает, каково это — жить в доме, настолько полном любви, что ее практически можно было почувствовать в воздухе.
Улыбка девушки становится грустной:
— Мы назвали ее Сирен, что по-валлийски «Звезда». Мама сказала, что если я была подарена им как знак любви, которую они испытывали друг к другу, то Сирен была дана, чтобы стать нашим светом в темноте. И она будет нашей путеводной звездой в самые холодные ночи, так что папа всегда сможет найти и присмотреть за нами, потому что Сирен сияет ярче всех.
При разговоре о сестре ее глаза сверкают. Они наполнены любовью, которую Кэри испытывает к сестре, освещая девушку изнутри. Безусловная любовь отражается во всех ее чертах, действительно показывая, сколько радости в ее жизнь приносит Сирен.
— Нам было тяжело. Маме пришлось взять на себя дополнительную работу, потому у нас больше не было кормильца, который мог бы обеспечить нас. Добавь ко всему неспособность справиться со своим горем и новорождённым ребенком, и мама отдалилась настолько, что я не
Кэри вырывает свою руку из моей и отчаянно дергает за резинку на конце своей длинной косы, проводя руками по прядям, прежде чем снова заплести их. Очевидно, это движение ее успокаивает, потому что она продолжает.
— Я помню тот день, когда мама, наконец, поняла. Сирен крутила одну и ту же игрушку снова и снова около часа, беспорядочно размахивая руками и издавая забавные звуки возбуждения. Мы были на празднике в честь двухлетия другого ребенка, и все остальные дети играли в надувном замке, бегали или прыгали на батутах, в то время как Сирен даже не догадывалась, что они существуют. Я наблюдала, как моя мать постоянно переводила взгляд с других играющих детей на свою дочь. Снова и снова, с одного на другого, потом снова на Сирен, и, наконец, до нее дошло. Когда через несколько часов мы вернулись домой, мама отвела Сирен в свою комнату поиграть, а затем я нашла ее, лежащей за дверью спальни. Она обхватила голову руками, повторяя одно и то же: «Пожалуйста, нет, я не могу потерять и ее. Боже, умоляю, пожалуйста, только не это».
Кэри тяжело сглатывает, ее глаза остекленели.
— Через неделю у мамы диагностировали рак молочной железы. Она слишком долго игнорировала признаки, и сканирование показало, что метастазы распространились по всему телу. На самом деле это было преуменьшением, и рак взял верх; здоровых тканей оказалось совсем немного. Мама пыталась бороться с болезнью, чтобы остаться с нами, но спустя чуть больше года… ее не стало.
Блядь.
Как я мог не знать всего этого?
Почему она не доверяла мне? Почему не позволяла мне быть рядом? Мысль о том, что Кэри одинока, заставляет мой желудок сжиматься, и во рту ощущается желчь. Даже несмотря на то, что между нами больше ничего нет.
Именно в этот момент ясность омывает меня.
— Значит та девочка, с которой я видел тебя на днях — Сирен?
Мой вопрос отвлекает Кэри от задумчивости.
— Да. Сирен. Мы как раз купили новую обувь, когда ты нас увидел. Вот почему ей так не терпелось пойти домой.
Теперь моя очередь быть честным, и я грустно улыбаюсь:
— Я подумал, она твоя дочь.
Кэри пристально смотрит на меня, прежде чем снова отвернуться.
— Она моя. Может, Сирен и считается мне сестрой, но с тех пор, как я стала ее опекуном, она моя и всегда будет моей.
Слова Кэри наполняют меня чувством облегчения. Я чрезвычайно тронут историей ее жизни, но все еще не могу удержаться от ощущения счастья, что она не оставила меня из-за мужа и ребенка.
Но если все так, то почему Кэри бросила меня?
— Мне очень жаль, — мои слова наполнены искренностью, но кажутся совершенно неподходящими, поэтому я протягиваю руку и соединяю наши пальцы.
— Я сожалею обо всем, через что ты прошла, но почему не сказала мне? Я мог бы помочь. Мог бы быть рядом с вами обеими. Почему… Ты оттолкнула меня? Почему позволила поверить, что есть кто-то еще?