Три
Шрифт:
Бетси даже связалась с раввином, который предложил свои услуги в организации поминальной службы, хотя и знал, что мы нерелигиозны. О похоронах речь не шла, пока нам не выдадут тело… не хочу сейчас останавливаться на этом. Тот день… когда мы определили ее на вечный покой… Не могу, Элспет. Не могу. Я так никогда и не поехала во Флориду, чтобы хотя бы взглянуть на памятник, хотя Бетси говорила, что может поехать со мной. Иногда я виню себя и за это.
У меня было много страхов насчет того, смогу ли я одновременно ухаживать за Бобби и за Рубеном. Много велось разговоров о том, чтобы поместить Рубена в приют, пока Бобби полностью не поправится. Это огорчало меня. Я ничего этого даже слышать не хотела. Бобби и Рубен — это вся моя семья, мы справимся, да и Бетси, благослови ее Господь, сказала, что поможет всегда, когда бы мне это ни потребовалось. Были также разговоры о том, чтобы мне, Бобби и Рубену переехать в лофт Лори. Там было просторнее, чем в моей квартире на две спальни, — прежде чем Бетси помогла мне оборудовать свободную комнату для Бобби, я занималась там шитьем, — однако я опасалась, что переезд слишком растревожит Рубена. Но не только это… находиться там было очень болезненно, хотя в тот первый и единственный раз, когда я была там, чтобы забрать вещи Бобби, со мной вызвалась поехать Чермейн. На меня сильно подействовали брошюры по недвижимости во Флориде, которые Лори собирала для меня и которые я увидала в ее кухне. Нужно будет сказать об этом Моне, она предлагала разобраться с имуществом Лори, поместить его куда-то на хранение — сама я сделать это точно не смогла бы. И все время, пока внутри меня продолжались эти нервные дерганья — настоящий «тяни-толкай», — я не переставая думала о Бобби, который лежал в той больнице совсем один.
Однажды вечером, где-то через пару дней после того, как мы узнали о Бобби, мы с Рубеном были в своей квартире одни. Я села на кровать, и меня захлестнула такая волна отчаяния и одиночества, что захотелось умереть. Я не могу передать это словами, Элспет, это было слишком сильное чувство, которое жило во мне. Не знаю, может быть, энергия моей боли каким-то образом дала Рубену силы на несколько секунд прогнать Эла, только он потянулся ко мне и взял мою руку. Он сжал ее. Я заглянула ему в глаза и увидела Рубена, прежнего Рубена, моего лучшего друга, он как будто говорил мне: «Держись, Лили, не сдавайся». А затем на лице снова появилась все та же ничего не выражающая маска — вернулся Эл, и все опять исчезло.
Однако это придало мне силы не останавливаться.
Чермейн понимала, какое чувство вины я испытываю из-за того, что не нахожусь рядом с Бобби, и она связала меня с его психологом в больнице Майами, доктором Панковски. Та очень помогла мне и сказала, что он сможет вернуться домой уже в скором времени. Она сказала, что томограмма у Бобби хорошая, что он уже начал разговаривать; говорит он пока немного, но, похоже, понимает, что с ним произошло.
Когда нам сообщили, что он может вернуться домой, мне нанес визит помощник нашего мэра, славный молодой человек, афроамериканец.
— Бобби — это ребенок-чудо, миссис Смолл, — сказал он. — И здесь, в Нью-Йорке, мы о своих заботимся.
Он предложил организовать дежурство полицейских перед моим домом, если внимание прессы станет чрезмерным, и даже прислал лимузин, чтобы отвезти меня в аэропорт Кеннеди.
В аэропорт со мной поехала Чермейн, а Бетси с еще одной присланной нам сиделкой осталась присматривать за Рубеном. В последний раз я так нервничала только в день своей свадьбы!
Бобби прилетал специальным чартерным рейсом, причем в ту часть аэропорта, где обычно встречают разных политиков и всяких важных людей, — это означало, что наконец-то газетчики не будут нам досаждать. Они усадили меня в зале ожидания, и я заметила, что весь персонал старается на меня не смотреть. Последние несколько дней я совершенно не заботилась о своем внешнем виде и теперь из-за этого чувствовала себя неловко. Чермейн все время держала меня за руку. Просто не знаю, что бы я без нее делала. Она и до сих пор поддерживает со мной контакт.
День был морозным, но небо было очень ясным и очень синим. Мы с Чермейн поднялись, чтобы посмотреть, как будет садиться самолет. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем двери наконец-то открылись. А затем я увидела его, спускающегося по ступенькам, крепко державшегося за руку молодой женщины. Вместе с ним прилетела доктор Панковски, да благословит ее Господь. Она показалась мне слишком молодой для доктора, однако я всегда буду ей благодарна за то, что она сделала для малыша. Ему дали новую одежду, так что одет он был уже тепло; лицо было прикрыто капюшоном.
Я шагнула ему навстречу.
— Бобби, это я. Твоя бабуля, — сказала я.
Он посмотрел на меня и шепотом переспросил:
— Бабуля?
Ох, Элспет, тут я разрыдалась. Естественно. Я трогала Бобби, ощупывала, гладила его лицо, словно пыталась убедиться, что он действительно со мной.
А когда я обняла его, у меня внутри как будто кто-то включил свет. Я не могу лучше описать это ощущение, Элспет. Понимаете, с этого момента я твердо знала: что бы ни случилось с Лори, что бы ни случилось с Рубеном, теперь, когда Бобби снова со мной, все обязательно будет хорошо.
Лучшая подруга Лори Смолл, Мона Гладуэлл, в конце апреля 2012 года согласилась поговорить со мной по скайпу.
Послушайте, Лори была моей подругой, лучшейподругой, и мне не хотелось бы, чтобы это прозвучало так, будто я поливаю ее грязью, но я считаю важным, чтобы люди знали правду о ней и Бобби. Не поймите меня превратно, Лори была особенная, она много для меня сделала, но порой она… она могла быть немного чудной.
Я познакомилась с Лори в средней школе. Мои старики переехали во Флемингтон, штат Нью-Джерси, из Куинс, когда мне было пятнадцать, и мы с ней сразу сошлись. На первый взгляд, Лори была типичной примерной девочкой. Хорошие оценки, вежливая, никогда никаких неприятностей. Но у нее была тайная жизнь, о которой ее родители даже не догадывались. Курила травку, выпивала, путалась с мальчиками — обычные вещи для подростков. В то время Рубен преподавал в школе историю Америки, и Лори очень старалась не подпортить ему репутацию. Рубен был крутым. Никто из ребят в школе не мог сказать о нем дурного слова. Он был просто мистер Смолл. Не так, чтобы сильно популярный, но он умел рассказывать. Спокойный такой. Думаю, тут дело в чувстве собственного достоинства. Он был еще и умным. Но если бы он знал, что Лори у него за спиной пьет и путается с парнями, он бы ей этого никогда не простил.
А что касается Лилиан… Я знаю, что она меня никогда не любила, обвиняла в том, что произошло с Лори в колледже, но все же она была нормальная. Впрочем, если сравнивать с моими стариками, нормальным будет практически кто угодно. Лилиан никогда не работала и, похоже, была счастлива оставаться домохозяйкой, все время заниматься стряпней, шить и делать всякие такие вещи, а Рубен зарабатывал вполне достаточно, чтобы им хватало на жизнь. Если не учитывать их политические взгляды (а они были в гораздо большей степени либералами, чем можно было, глядя на них, подумать), создавалось впечатление, будто они продолжают жить в пятидесятых годах.
После окончания школы мы с Лори решили поступать в Нью-Йоркский университет — Лилиан была не в восторге от этой идеи, хотя университет находился в каком-то часе езды от Флемингтона. Лори потребовалось немного времени на то, чтобы там съехать с катушек. Она постоянно участвовала в каких-то тусовках, начала принимать тяжелые наркотики, кокаин в основном. У нас была разработана целая система на случай, если становилось известно о приезде ее стариков; мы убирали комнату, которую делили с ней, она прятала свои татуировки и проверяла, чтобы не было видно никаких следов. Но потом она дошла до точки, когда скрывать все это стало уже невозможно. Лилиан взвилась на дыбы, настояла на том, чтобы она вернулась домой, и закончилось это тем, что Лори бросила учебу. Поунявшись и придя в себя, Лори вернулась в город и перепробовала миллион разных профессий: инструктор йоги, персональный стилист, маникюрша, бармен. Кстати, со своим первым мужем я познакомилась как раз в баре, где за стойкой работала Лори. Впрочем, длилось это недолго — и мой муж, и ее работа там.
Потом ни с того ни с сего Лори вдруг пошла на дизайнерские курсы — убедила Рубена и Лилиан заплатить за все это, хотя я до сих пор не знаю, откуда они взяли такие деньги. Я тогда думала, что это ее очередной чудаковатый выбрык, но оказалось, что она в этом преуспела — особенно в дизайне шляп, которые стали ее фишкой. Она начала прилично зарабатывать, переехала в Бруклин, где уже могла позволить себе собственную студию. Она разработала дизайн шляпки на мою вторую свадьбу и отказалась брать за это деньги, хотя тогда только-только начинала.