Трибуле
Шрифт:
– Сир, одно только слово! – вскрикнула Жилет, проскользнув между солдатами. – Я последую за вами, если только вы помилуете этого отважного человека, который в эту роковую минуту захотел стать отцом для девушки, у которой нет отца!
При этих словах Франциск I, ни на мгновение не выпускавший Жилет из виду, вздрогнул и побледнел.
– …Для девушки, у которой нет отца! – повторил он.
По знаку короля солдаты отошли от Этьена Доле. Монарх сделал несколько шагов и взял Жилет за руку. Девушка вздрогнула, скорее даже испуганно дернулась.
– Дитя
– Сир, я последую за вами! – твердо сказала девушка.
Печатник хотел было вмешаться в последний раз, но король уже подхватил девушку под руку и вышел за порог дома.
– Это подлость! – сжав кулаки, бросил ему вслед Доле.
VIII. Два отца
Следующим утром дверь просторного, роскошного кабинета, в котором Франциск I обычно принимал придворных, не открывалась. Король над чем-то размышлял.
Между тем по Лувру ходили странные слухи…
Рассказывали, что ночью в Лувр привели ослепительно красивую юную девушку, что разбудили фрейлин и выделили в распоряжение незнакомки апартаменты…
Кое-кто со смехом встречал эту новость, задавая встречный вопрос: «Что об этом думает мадам герцогиня д’Этамп, официальная фаворитка французского короля?» Другие только покачивали важно головами… Поговаривали, что король очень изменился… Случилось нечто необычное: король совсем не ложился спать. Месье де Басиньяк, королевский камердинер, провел ночь в передней, тщетно ожидая приказаний его величества.
На рассвете король вернулся в свой кабинет и запретил себя беспокоить. Монарх приблизился к камину, в котором ярко пылал огонь, протянул руку к огню, как делают сильно озябшие люди. Временами он просто дрожал.
Король выглядел мрачным, задумчивым и глухо цедил сквозь зубы:
– Это моя дочь!.. Моя дочь!..
На его бледном лице появилось какое-то странное изумленное выражение, представлявшее смесь гнева и ужаса…
Внезапно король позвонил… В кабинет поспешно вошел Басиньяк.
– Позовите-ка моего шута, – спокойно сказал Франциск. – Пусть его доставят через час. А еще позовите хранителя королевской печати…
Пять минут спустя хранитель печати стоял перед королем.
– Месье, – сказал король, – подготовьте и принесите мне на подпись грамоты, жалующие дворянство, на имя…
Он остановился, задумался, прошелся по кабинету своей подпрыгивающей походкой… Молчание продолжалось долгих десять минут, после чего король решительно заговорил:
– Для мадемуазель Жилет Шантели… Я даю ей титул герцогини… в ожидании… Поставьте в грамоте, что я передаю ей земли моего домена в Фонтенбло… Идите, месье!
Хранитель печати вышел, не говоря ни слова, и сразу же новость об этом странном приказании распространилась по Лувру, словно облако пыли.
Король облегченно вздохнул.
Потом он вернулся к огню и погрузился в напряженные размышления, потеряв счет времени… Резкий голос вывел его из задумчивости:
– Сир, вы посылали за мной… Я пришел.
– Кто это пришел?.. Кто смеет говорить без моего позволения?
Он обернулся и застыл в изумлении: перед ним стоял Трибуле.
– Это ты, шут!
– Нет, сир! Перед вами стоит человек, который больше не служит шутом у короля… Перед вами – Флёриаль [9] , почтенный подданный, пришедший сюда, чтобы требовать правосудия…
Король с глубоким изумлением окинул взглядом Трибуле.
А тот был неузнаваем. В комнате, которая была у него в Лувре, он скинул свой шутовской наряд, оделся как зажиточный буржуа, носящий траур: верхнее платье из черного драпа, бархатный камзол, черная шапочка, которую он держал в руках, подчеркивали устрашающую бледность его лица… Болезненное спокойствие заменило маску едкой иронии, к которой так привык король. Резкий голос шута стал ниже. Трибуле держался прямо и твердо. Едва ли кто-нибудь догадался бы теперь о его кривом плече.
9
Настоящее имя Трибуле. – Примеч. автора.
– Шут, – сказал король, презрительно усмехнувшись по своему обыкновению, – шут, я прощаю тебе вчерашнюю выходку, однако при одном условии: ты прекратишь разыгрывать это фарс… Ступай, шут, одевайся в свой привычный наряд и сразу же возвращайся сюда… Ты должен развлечь меня… Мне что-то скучно в это утро…
Трибуле, не сдавая позиций, опустил глаза и спросил:
– Сир, что вы сделали с моей дочерью Жилет?
В мгновение ока король вскочил.
Он грубо сжал предплечья Трибуле.
– Жалкий безумец! – пролепетал он почти неразборчиво. – Ты сказал… Повтори… Ты осмелился сказать!
– Сир, – пришедший в отчаяние отец уже не представлял границ своей смелости. – Я спросил, сир, что вы сделали с моей дочерью Жилет?
Король в бешенстве встряхнул шута.
– Жалкий шут, голова твоя станет добычей палача, – сказал король, – если кто-то еще когда-нибудь услышит то, что сейчас мне сказал!
– Сир! Я хочу видеть своего ребенка!
Трибуле настаивал… Тогда король добавил тише, но внушительнее:
– Ты лжешь! Лжешь! Жилет не может быть дочерью шута!
– Почему же, сир? Почему? – спросил Трибуле.
– Да потому что она королевская дочь! Слышишь ты это, ничтожество?.. Потому что она… моя дочь!
Трибуле покачнулся, у него закружилась голова. Несказанная радость и безумная смертельная боль – эти два чувства в одну секунду перемешались в его неуравновешенной душе.
Радость!.. К Жилет будут относиться с почтением. Жилет осталась невинной, потому что король, ее похититель, оказался ее отцом!