Трибунал для судьи
Шрифт:
Скользнув спиной по стене, я быстро ступил на подоконник. Еще одно движение, и я ввалился в окно.
Где Ступицын?! На бетонном полу валяется пустой магазин от ТТ и несколько стреляных гильз. Где Ступицын?!
Скорее спиной, чем слухом, я услышал металлический звук. Это взводился «самовзводом» курок ТТ. Ступицын получил пулю в плечо, не успев передернуть затвор…
Отбрасывая тело в сторону, я успел подумать: «А зачем Ступицын ставил оружие на предохранитель? Почему у него не был взведен курок, когда он поменял магазин?!». Ответ означал лишь одно – бывший «убойник» ставил предохранитель, чтобы совершить сложное перемещение!
Под эту мгновенно сверкнувшую мысль
И вспомнил!
Небольшое слуховое окно, ведущее в соседний туалет! Значит, «убойник» стрелял, уже сидя на нем! Я выглянул наружу. Держа ТТ на вытянутой руке, Ступицын уже просовывал в соседнее помещение плечи. Он делал это настолько неуверенно, что было ясно – ему осталось недолго. Скорее всего, пуля перебила кость, и то, что он еще не в глубоком обмороке или не в состоянии болевого шока, заслуга его мужества.
Уже не боясь получить пулю, я вышел из-за укрытия и спокойно подошел к раненому. Без замаха, коротким хуком вышиб из вялой кисти ТТ. Рука, как плеть, рухнула вниз и повисла вдоль согбенного тела. Ступицын все понял…
Когда он просунул плечи в обратном направлении и я увидел его лицо, он улыбнулся белыми губами. Он был без шапки, волосы всклокочены и мокры. По лбу и щекам струился пот. А он смотрел на меня мутными, безумными глазами и улыбался…
От отвращения и собственной боли я схватил его за безжизненную руку и рванул на себя. Он, как резиновая кукла, дернулся в моем направлении и ввалился внутрь. Ступицын даже упал, как паралитик, неестественно подломив ноги и откинув назад раненое плечо. От удара о бетонный пол он резко выдохнул и застонал. Дубленка негодяя уже находилась внутри соседнего помещения, куда он предусмотрительно ее бросил, и теперь вся правая половина его серого пиджака была насквозь пропитана кровью. Он терял кровь, и, казалось, это вполне его устраивало. Надеяться на чудо, спасение – глупо и смешно. Может, поэтому он и смеялся. Самый простой выход из сложившейся ситуации был один – умереть сейчас, когда боль уже почти затихла из-за сонного состояния.
– Вадим! Вызывай врача! Срочно!
Чего я не хотел, так это смерти Ступицына. Он должен, он обязан выслушать приговор на скамье в зале суда! Не умирай, сволочь, слышишь?! Только попробуй уснуть!
На этаж, словно на крыльях, влетели мои единомышленники. Пащенко уже вынимал из кармана телефон, а Земцов склонился над раненым.
– Так вот ты какой, северный олень… Ты зачем мне куртку с пиджаком продырявил?
– Он тебя не слышит, Саша. – Став на колени, я пытался добраться до пулевого отверстия на теле Ступицына. Рука скользнула по теплой крови и уперлась в сломанную кость. Пуля моего «макарова», раздробив ключицу, застряла в правой мышце груди.
Я вынул руку и сказал:
– Вадик, посвети!..
При бледном мерцании зажигалки я разглядел свою ладонь. Кровь была алого цвета, не черная. Я чуть ободрился. Если не задета артерия, значит, не все потеряно!
– Он что-то лопочет. – Земцов указал на лицо Ступицына. – Что он говорит? Явку с повинной диктует или
Я склонился над губами «убойника».
– Струге, позд… рав… ляю…
Не отвечая, я просовывал ему под рубашку свой платок. Чушь, конечно, но все-таки выигрыш времени. Пока доктор с чемоданом и группой «поддержки» поднимется на девятый этаж этого долгостроя, раненому нужно сдерживать кровь всеми доступными способами. Махнув курящим друзьям, я велел им рвать свои рубашки. Больше всего от этого расстроился Саша. И я знал почему. В эту ночь, еще до выезда, я обратил внимание, что на нем чудная сорочка, минимум за семьдесят долларов. Тем не менее оба сняли пиджаки и на двадцатиградусном холоде стали устраивать стриптиз.
Когда кровью пропиталась последняя, земцовская рубашка, на ступенях послышались тяжелые шаги. Это поспели врачеватели.
«Струге, поздравляю», – звучало у меня в ушах.
Глава 14
Где Ступицын?
Сейчас я могу точно ответить на этот вопрос. Он в тюремном лазарете, приблизительно в том же состоянии, что Пермяков. Две совершенно разных судьбы, прочно связанные одними обстоятельствами. Два характера, столкнувшиеся в непримиримых противоречиях. И две дороги, ведущие в разных направлениях.
Вот и закончилась эта история. Раньше мне казалось, что конец невозможен. Я никогда не увижу Сашу, и у Рольфа будет другой хозяин. Когда же пришло время подводить итоги, мне кажется, что я только вчера вышел за той роковой ложкой сахара. Я мог пойти другой дорогой, мог выйти из дома на пять минут раньше или позже, и ничего бы этого не случилось. Измененный пространственно-временной континуум повел бы меня параллельной дорогой. Виолетта вышла бы совершенно на другого человека. Он мог оказаться не таким твердым орешком, как я, заработал бы денег и боготворил бы тот день, когда ему в руки совершенно случайно попал изумительный пес с родословной кличкой Маркус. Он не назвал бы его Рольфом, а я бы проводил счастливые дни отпуска вместе с любящей меня женой.
Но случилось то, что случилось. И сейчас на заднем сиденье прокурорской «Волги» сидит совершенно счастливый пес. Его никто и никогда не назовет Маркусом. По той простой причине, что он на нее уже никогда не отреагирует. Он время от времени лижет мое лицо, и, когда во время тряски ему становится совсем страшно, он утыкается мордой в мои колени. Может ли какая-то сила заставить меня продать эту собаку за миллионы долларов? Смешно. Я не способен на продажу. Может быть, пройдет время, и он отблагодарит меня за преданность. Спасет жизнь или отгонит воров от квартиры. Ведь самые не защищенные в нашем городе люди – это СУДЬИ. И Закон об их статусе написан их же кровью и словами поруганной чести. Человек, защищающий Закон, становится в нашем городе беззащитным. Иначе давно не было бы Лукиных и ему подобных. Я не могу говорить за другие города. Но в Тернове, надевая на себя мантию, судьи надевают мантию преследования.
Мы едем с Вадимом за Сашей. Только сейчас, когда все позади, я чувствую, как ноет от боли каждая клетка моего тела. Стараясь держаться подальше от вечно мокрого языка Рольфа, я откинулся в угол.
– Саша сойдет с ума, – заметил я, взглянув на свое отражение в узком зеркале.
– В смысле? – не понял Пащенко.
– Как ей объяснить, что случилось? Как рассказать о ее спасении, о том, что пришлось пережить? А мое лицо? Нет, она сойдет с ума…
– А зачем тебе ей рассказывать эти байки из склепа? Пожалей жену, Струге!