Тридцать девять с небольшим. Книга первая

Эта правдивая история приключилась одновременно в наши дни и на пятый вторник от того памятного понедельника. В ней тридцать один и четыре десятых процента вымысла, но это, опять же, не точно, да и какой рассказчик не любит приукрасить и добавить от себя что-то для сюжета…но это совсем другой случай, мой дорогой читатель. В нашей истории факты и только факты!

События этой повести начались в стране, которой нет на обычных картах; возможно, вы в ней бывали в детстве, когда мы верим в чудо, и наша фантазия может переносить нас куда угодно, и поезд в другие миры отходит почти каждую ночь от нашей детской кроватки, но об этом спустя время, взрослея, мы, к сожалению,

В Городе у Большого дуба наступал вечер, по-летнему тёплый, ещё наполненный сочными зелёными красками. Хотя художница-осень в берете из желтеющих листьев, плаще из тумана, с палитрой в правой руке и кистью в левой, так как она левша – иначе не объяснить рисуемые ею необычные пейзажи, – поминутно отходя, шмыгая носом, щуря левый глаз и любуясь каждым мазком, уже начала неторопливо рисовать свои загадочные картины.

Большие полосатые пчёлы-труженицы, устало жужжа о том, что в этом году мало пыльцы и этот вопрос нужно поднять на собрании пчелиного профсоюза, летели в улей.

Старый сверчок настраивал свою скрипку, готовясь, как всегда, к небывало особенному каждодневному вечернему концерту. И, я вам скажу по секрету, мой дорогой читатель, неспроста, оооох неспроста: сегодня он решительно поменял местами две ноты в своем двухчасовом концерте! Наш старый сверчок был бунтарем с молодости – ооо, как застенчиво закатывали глаза божьи коровки, как трепетали крылышки у бабочек- капустниц, когда он с упоением извлекал мелодию из своего инструмента! И, представьте себе, даже строгий жук-усач, не очень щедрый на похвалу, поглаживая левый ус, что говорило неизвестно о чём и в тот же момент о чем-то важном, говаривал: «Жжж может, ой можжжет!» И только жена сверчка выказывала ворчанием своё неодобрение его занятием, но при этом изо дня в день, из года в год собирала мужа каждый вечер, так как сам он был настолько увлечён своими музыкальными фантазиями, что скорее всего отправился бы на выступление в пижаме, одном носке и с лохматыми усиками. Поворчав на прощание, по сложившейся традиции, проводив супруга, она с нетерпением и волнением ждала его с каждого концерта. «Это она от музыкальной неграмотности», – сам перед собой оправдывал супругу сверчок, ведь он её любил и на самом деле посвящал все свои прекрасные произведения ей одной.

На городской площади, по вечернему обыкновению, собралась группа горожан, дабы обсудить происшествия дня, а если таковых не было, то те, которые могли бы произойти, но по странному стечению обстоятельств не произошли. Сегодня им было о чём поговорить, да что там, – это была новость месяца! «Это может быть знАком!» – многозначительно подняв пухлый палец кверху, говорил завсегдатай вечернего сбора пекарь. «Да-да, ооочень странное происшествие», – вторила ему загадочным шёпотом жена кузнеца. А она-то, по всеобщему мнению собрания, знала толк в сверхъестественном. «Так я и говорю», – получая неимоверное удовольствие от того, что на него обращены все взоры, продолжал рассказывать писарь. Вид он имел тщедушный, роста был низкого, носил шляпу с широкими полями, сапоги с большими, хлюпающими при ходьбе, голенищами, втайне грезил приключениями, но, за неимением оных, жил тихой, спокойной, неинтересной жизнью. Только раз на него обратил внимание весь город: это было в тот день, когда он в дымящейся шляпе геройски выносил книги из горящей городской библиотеки. Правда, этот пожар он собственно и устроил, разжигая лампу, и по врождённой слаборукости (горожане называли это немного другим словом) разлив масло, но с того дня много времени прошло, а душа требовала приключений. «Так я и говорю, – сбиваясь и волнуясь рассказывал писарь, – ни с того ни с сего, упала!!!» Толпа заворожённо вздохнула, кольцо вокруг рассказчика сузилось. «Ведь когда такое бывало! Чтоб средь бела дня, ни с того ни с сего, – захлебываясь продолжал писарь, – упал бидон с молоком у молочника Грега?!» «Никогда», – снова заворожённо вздохнули горожане, ещё плотнее обступив рассказчика. «То-то же, – подытожил писарь, – это знак!!!»

Как ты уже понял, мой дорогой читатель, Город у Большого Дуба жил бурной, насыщенной событиями жизнью, периодически вздрагивая и волнуясь, как цельный живой организм, правда, в основном вечером на площади.

День неумолимо клонило к вечеру, приглушая дневные звуки, удлиняя тени, наполняя чуть прохладный воздух вечерними звуками и запахами. Вот и вы, остановясь на перекрёстке Цветочной и Медовой улиц, блаженно закрыв глаза и глубоко втянув носом воздух, почувствуете сочный аромат готовой выпечки, чуть уловимый душистый запах меда, пьянящий запах опавших яблок и сливы, и всё это приправлено вечерними запахами разнотравья, доносящихся с луга. Какой прекрасный вечер!..

А тем временем, пока вы, мой дорогой читатель, стоите, с блаженством закрыв глаза и громко сопя носом, в Городе у Большого Дуба начинают случаться, на первый неопытный взгляд, случайные случайности…

В небольшой уютной хижине под соломенной крышей, как говаривал сам хозяин, с очаровательным видом из окон на живописный луг и к тому же находящейся в спальном районе города, а попросту на отшибе, жил волшебник по прозвищу Рабр. Настоящее имя его было настолько сложно и витиевато, я бы даже сказал, местами до неприличия, что, как известно из достоверных источников, находящихся по вечерам на городской площади, было верно произнесено только один раз родителями волшебника при его наречении. Череда ярких событий привела к появлению прозвища Храбр, со временем упрощённое до Рабр, но это уже другая история, которую мы узнаем чуть позже.

Сидя на пеньке возле своей холостяцкой хижины, Рабр находился в философском настроении. Он думал о добре и зле, о том, что в окружающем мире добро для одних – это зло для других, о вселенском равновесии, которое не в первый раз пытался восстановить… У него была теория о всеобщем добре, он даже как-то раз попытался рассказать её горожанам, но добрые люди смущённо улыбались, кивали и потихоньку стаскивали дрова для костра. То ли жители не созрели для понимания, то ли теория сыровата, но пришлось отложить пронос света и добра в массы на неопределенный срок. Да и каждый раз по не всегда понятным причинам результат был не тот, который он ожидал.

Идя несколько дней назад мимо дома молочника, Рабр случайно услышал его причитания: «Ооо, да что я такого натворил?! Ведь все делаю по совести: жену не обижаю, – притих, подумал, почесал бороду, – ну или почти не обижаю. С горожанами обходителен, с коровами заботлив, а удои все меньше и меньше. За что мне это?!.»

Рабр не первый день знал молочника; казалось, он всегда был небольшого роста, средних лет, плотного телосложения, небольшая борода обрамляла круглое добродушное лицо. Человек он был отзывчивый, может чуточку эмоциональный, поэтому-то Рабр и решил помочь молочнику, ну и заодно продвинуть дело со вселенским равновесием. Не откладывая дело в долгий ящик, пробубнил заклинания, топая ногами и размахивая руками, увеличил удои коров и с довольным видом, с оттопыренной нижней губой, напевая себе под нос новый хит сверчка, побрёл по своим делам.

И каково же было удивление волшебника, когда через пару дней, проходя мимо двора молочника, он услышал те же самые причитания с одной небольшой поправкой: вместо жалоб на маленькие удои – жалобы на чрезмерное количество молока! «И девать его теперь некуда, и жену он не обижает, ну почти…» Рабр в сердцах решил проблему: силой заклинания опрокинул один из бидонов с молоком и, огорчённый, задумчивой походкой, останавливаясь и вздыхая, побрел домой, поглощённый философскими мыслями.

«Как мало нынче места для чуда, все спешат, бегут куда-то. Нет времени для общения, каждый живёт своей жизнью, всё на скаку, мимолетом. В былые времена – вот это было общение!», – шумно выдохнув, Рабр вспомнил рассказы деда, как он бывал в других мирах. «Там жили дружнее, сообща всё делали. Вот взять хотя бы казни по субботам: на главной площади собирается весь город, люди шумят, волнуются. Всё чинно, благородно, но по-домашнему уютно, народ занят одним делом, а не каждый пялится в записную книжку, не видя ничего вокруг.

Ну или, к примеру, дракон налетит, сожжёт полдеревни, съест нерасторопных. И что вы думаете: все как один бегают с вилами туда-сюда, кричат чего-то, пыль столбом! Толку, конечно, немного, но опять же все заняты одним делом и вроде как для здоровья полезно! Как пыль осядет, народ поуспокоится, снаряжают богатыря, по обычаю сообща, всем миром…»

А из рассказов дедушки Рабр знал, что с богатырями драконы стараются не связываться. Как-то ранней весною дед гостил у одного из них. В сырой пещере, сидя в шерстяных носочках у горящего очага за кружкой травяного чая с полезнейшим малиновым вареньем, дракон жаловался ему, громко шмыгая носом: