Тридцать дней войны
Шрифт:
Я видел мельком старые французские укрепления близ Килыа, северного предместья Лангшона, в пещерах на склонах гранитных скал и на их вершинах, которые полковник Констан, начальник колониального гарнизона, некогда назвал своей «Гибралтарской горой».
Хорошо вооруженные, располагавшие всем необходимым оснащением, запасами продовольствия, французы все же не решились на оборону против Вьетнамской освободительной армии. Уход иностранного легиона в 1950 году из Лангшона означал сдачу и Као-банга, и Тхаткхе северо-западнее, а также Тхайнгуена западнее. Вьетнамцы тогда же и заняли эти города. Но теперь они защищали освобожденную родину.
Сто тысяч лангшонцев в разное время — в пятидесятых, шестидесятых
— Враги, напавшие на нас сегодня, — говорил Хунг под гул минометов, — зверствуют на захваченной земле, убивают жителей, жгут дома, расстреливают вьетнамских коммунистов. Руководство Пекина, организовавшее все это, — враг не только нашего, но и своего народа…
Окруженные молчаливыми парнями с автоматами и гранатометами, покидаем пагоду. С кромок ее крыши в сторону окутавшейся дымами взрывов высоты 611 вырезанные из дерева головы драконов тянут извивающиеся языки. Комиссар перехватывает мой взгляд и с улыбкой говорит:
— Большой дракон, Китай, набросился на маленького, на наш Вьетнам… Но он слишком громоздкий и слабый, чтобы победить.
Используя складки местности, обходим стороной знакомое шоссе на Донгданг. Грохот взрывов снарядов, посылаемых вьетнамской артиллерией со стадиона в Лангшоне в сторону границы, здесь слышался явственней. Хунг дает мне старенький японский бинокль, и я вижу, как по склону высоты 611 перемещаются вверх какие-то кусты. Такой же камуфляж используют бойцы, обгоняющие нас в ста метрах правее, за насыпью железной дороги Ханой — Пекин.
В окопах Хунг знакомит меня с бойцами народной полиции, занимающими здесь оборону. Командир отряда сержант Фам Ван Тао — посеревшее переутомленное лицо — курит так жадно, что на минуту исчезает в сплошных клубах дыма. Он рассказывает:
— В четыре утра 17 февраля наш пост 209 близ границы внезапно обстреляли с территории Китая из минометов и орудий…
Тяжелым был этот рассвет для девятерых оборонявшихся на приграничной высотке. Сразу после обстрела враг начал атаку, и трудно сказать, как сложился бы бой, если бы с левого фланга, где противник подошел особенно близко, не ударил по китайцам ручной пулемет. Это жена капрала Буй Ван Мыонга, 25-летняя Хоанг Тхи Хопг Тием, прибежала с несколькими ополченцами из ближайшей деревни. Тием была убита в тяжелой, неравной схватке. К исходу дня героически погиб и ее муж.
Сержант Тао протягивает мне узкие полоски китайских листовок. Читаю: «Мы спасем вашу жизнь и накормим вас. Мы вылечим вас в больнице. Сдайте добровольно все военное снаряжение, и вам оставят ваше личное имущество. Скажите вашим друзьям, что они сопротивляются напрасно, пусть сдадутся, тогда их жизнь будет в безопасности».
— Есть у нас поговорка, — говорит Тао, — «Не бойся тигра с тремя пастями, но держись подальше от человека с двумя лицами».
Сержант приподнял брезентовую кошму. Я содрогнулся, увидев то, что лежало под ней: труп молодой женщины. У нее был вспорот живот. Труп подобрали неподалеку, на дороге. Рядом лежал зарубленный тесаком мальчик.
— Пусть мы все до единого погибнем здесь, но дальше врага не пустим… Будем сражаться, как наши соседи на высоте 800, которых теперь называют «стальной десяткой», — сказал солдат Чан Дык Шон из отряда Тао.
Пологую гору, именуемую высотой 800, атаковали китайские танки, подползшие по серпантину, и пехота, карабкавшаяся напрямую по склонам к вершине. Десятка ополченцев стойко держалась весь день на своей позиции, используя выгодное положение. В течение нескольких часов герои обеспечивали таким образом поддержку оказавшимся в критическом положении пограничникам в Донгданге. Десятка не дрогнула даже тогда, когда враг, вклинившись в сторону Лангшона, вышел к ней в тыл. Лишь истратив все боеприпасы и получив приказ командования об отходе, «стальная десятка» оставила позицию.
Подобных рассказов на передовых рубежах в провинции Лангшон приходилось мне в тот день услышать множество. Героизм становился массовым.
Вернувшись вечером в корреспондентский пункт, я передавал по телефону в «Правду»: «Сотни людей собираются в эти дни близ здания ханойского почтамта на бульваре Динь
Тиен Хоанг. Здесь вывешен огромный макет карты северных провинций республики, на которую наносятся изменения в обстановке в ходе отражения китайской агрессии. Сегодня сообщается, что в ходе ожесточенных и упорных боев региональные вооруженные силы, ополченцы, отряды самообороны предприятий и кооперативов провинций Хатиен, Лангшон, Каобанг и Хоангльеншон нанесли серьезный урон противнику. На позициях близ Донгданга солдаты второго взвода третьей роты 2-го батальона лангшонских региональных сил Чан Дык Шон и Нгуен Ан Туан принесли и сдали на НП подразделения два автомата, гранатомет и пистолеты, взятые в качестве трофеев в рукопашной схватке близ местечка Банкюит общины Хоадонг. Бойцы рассказали об упорном бое, в ходе которого выведено из строя более 60 солдат противника. Всего же в секторе близ Донгданга враг потерял уже несколько тысяч человек и около ста танков… Вьетнам сражается смело, умело и стойко»,
Конница на рельсах
Горные районы у вьетнамо-китайской границы молва в старину называла «краем чумных лесов и отравленных вод». Лихорадка, оспа, кишечные заболевания, туберкулез свирепствовали в здешних селениях, затерянных среди гор и непролазных лесных чащоб. Путеводитель, изданный в Париже по Тонкину и Аннаму [4] , предупреждал путешественников: «Приходится признать, что высокогорный климат — суровое испытание и людям с ослабленным здоровьем не подходит».
4
В терминологии бывших колонизаторов север Вьетнама назывался Тонкий, центр — Аннам, юг — Кохинхина.
Под стать природе складывалась и жизнь в этом глухом краю. Обширные, но отсталые, заброшенные территории с неразвитым земледелием и ремеслами, лишь начинавшими зарождаться торговыми и денежными отношениями были населены национальными меньшинствами тхаи, нунг, мео, зяо, мыопг и другими. Некоторые из них в прошлом кочевали по обе стороны границы.
После августовской революции 1945 года, а затем во время проведения земельной реформы в начале 50-х годов многие представители родовой и племенной знати национальных меньшинств — лапги и дао у мыонгов, пхиа и тао у тхаи, тхоти у мео — ушли в Китай. Среди этого узкого круга отщепенцев бывшие колонизаторы, а затем американская разведка подогревали сепаратистские настроения, внедряли идею самостоятельных государственных объединений по племенному признаку.
Истоки подобной подрывной политики восходят к тем давним временам, когда пекинский императорский двор, с тревогой наблюдавший, как набирает силу, становится все самостоятельнее южный сосед — Вьетнам, пытался подкупами и посулами вызвать антивьетнамские настроения у продажной горской знати. Миньским, Цинским, а затем и гоминьдановским эмиссарам удавалось преуспеть в этом, но именно лишь среди верхушки. Тхаи, мео, нунги и другие национальные меньшинства строили и укрепляли народную власть, пришедшую в горы, совместно с вьетнамскими братьями из долин.