Тридцать три несчастья. Том 3. Превратности судьбы
Шрифт:
– Попробуем проход под буквой «Ж» – Жак, – предложила Вайолет.
– Ш-ш-ш, – прошипела Солнышко.
– Нет, Солнышко, – мягко возразил Клаус. – Я не думаю, что нам подходит буква «Ш». С какой стати Хэл держал бы Жака Сникета под буквой «Ш»?
– Ш-ш-ш, – продолжала настаивать Солнышко, показывая при этом на дверь. И тогда старшие Бодлеры сразу сообразили, что неправильно ее поняли. В другой раз Солнышко, говоря «ш-ш-ш», могла иметь в виду нечто вроде «Я думаю, стоит поискать нужный нам документ в проходе „Ш“». Но тут она, скорее, хотела сказать: «Тихо. По-моему, кто-то входит в проходную комнату хранилища документов».
И впрямь – Бодлеры замерли и услышали какие-то странные цокающие шажки, как будто кто-то ступал на очень тонких ходулях. Шаги приближались,
– Может, это Хэл, – прошептала Вайолет. – Пытается отпереть дверь скрепкой.
– А может быть, Маттатиас, – шепнул Клаус. – Ищет нас.
– Сторож, – прошептала Солнышко.
– Не важно, – сказала Вайолет, – кто бы он ни был, скорее бежим к проходу «Ж».
Бодлеры на цыпочках прокрались к проходу «Ж» и быстро пошли по нему, читая этикетки на шкафах.
– Жабо [9] тире жаворонок.
– Жадность тире жажда.
– Это тут! – прошептал Клаус. – «Жак» должен быть рядом с «жакерией» [10] и «жалюзи».
– Будем надеяться, – проговорила Вайолет.
Дверь опять затряслась. Клаус поспешил выбрать ключ из связки и отпереть шкаф. Дети выдвинули верхний ящик в поисках слова «Жак». Насколько знала Вайолет, «жалюзи» означало шторы из пластинок на окнах. А «жакерия», насколько знал Клаус, означала крестьянские восстания во Франции в 1358 году. И опять-таки между этими словами нашлось еще много информации о Жаккаре, банкире Наполеона III, о говорящем попугае жако из лесов Экваториальной Африки, о жакете – короткой верхней женской одежде в талию, но Жака там не было.
9
Кружевные или кисейные оборки у горла или на груди на женском платье и на мужских рубашках.
10
«Жакерия» происходит от слова «Жак». Так французские аристократы презрительно называли крестьян.
– «Пожар»! – шепнул Клаус, закрывая и запирая шкаф. – Бежим к проходу «П»!
– И поскорее, – добавила Вайолет. – Похоже, кто-то пытается взломать замок.
И правда. Бодлеры на миг замерли и услышали негромкое царапанье в той стороне, где находилась дверь, как будто в скважину засунули что-то длинное и тонкое и пытаются отомкнуть замок. Вайолет знала еще с той поры, как они жили у Дяди Монти, что работа с отмычкой занимает довольно много времени, даже когда она сделана одним из лучших в мире изобретателей. Тем не менее дети постарались быстро, насколько это возможно на цыпочках, перебежать в проход «П».
– Пакость тире палаццо [11] .
– Памятник тире паника.
– Парис [12] тире патология [13] .
– Пейзаж тире перчатки.
– Пищик тире Последний день Помпеи [14] .
– Здесь!
И опять Бодлеры подобрали соответствующий ключ, а потом соответствующий ящик и затем соответствующую папку. Что касается картины «Последний день Помпеи», то художник имел в виду извержение Везувия, в результате которого город Помпеи [15] оказался погребен под пеплом и лавой. Пищик – это такая дудочка, с помощью которой охотники приманивают птиц, и визгливый звук, раздававшийся за дверью, очень походил на писк дудочки. Дети лихорадочно искали слово «пожар», но между «пищиком» и «Последним днем Помпеи» не было ничего, имеющего отношение к пожару.
11
Дворец (ит.).
12
Один из героев «Илиады» легендарного древнегреческого поэта Гомера.
13
Ненормальность.
14
Имеется в виду картина Карла Брюллова.
15
Помпеи – современное название города.
– Что нам делать? – спросила Вайолет, в то время как дверь опять затрясли. – Где еще он может стоять?
– Давайте подумаем, – сказал Клаус. – Что говорил Хэл про досье? Мы знаем, что оно касается Жака Сникета и пожара.
– Прем! – высказалась Солнышко. Означало это «Но мы уже смотрели на Сникета, на Жака и на Пожар».
– Должно быть что-то еще, – проговорила Вайолет. – Мы должны найти этот документ. В нем наверняка содержится важнейшая информация о Жаке Сникете и Г. П. В.
– И о нас, – добавил Клаус. – Не забывайте об этом.
Дети уставились друг на друга.
– Бодлеры! – прошептала Солнышко.
Без дальнейших разговоров сироты бросились к проходу «Б», пробежали мимо шкафа «бабочка – Бавария», «бактерия – балет» и «бамбук – Баскервиль» [16] , остановились около «бат-мицва – борщ». Пока от дверей шел визжащий звук, Клаус перепробовал девять ключей, прежде чем отпер шкаф, и там, между еврейской церемонией совершеннолетия девочек и вкусным русским супом, дети нашли папку, помеченную «Бодлеры».
16
Фамилия взята из повести Конан Дойла «Собака Баскервилей».
– Здесь, – сказал Клаус, вынимая ее из ящика трясущимися руками.
– Что там? Что там говорится? – в возбуждении спрашивала его Вайолет.
– Смотрите, – сказал Клаус, – снаружи есть примечание.
– Читай, – с отчаянием прошептала Солнышко, потому что дверь начала страшно сотрясаться на петлях. Видимо, попытки стоявшего за дверью потерпели неудачу.
Клаус приподнял папку повыше, чтобы прочесть при тусклом освещении: «Все тринадцать страниц сникетовского досье забраны из хранилища документов для официального расследования». Клаус поднял голову, и сквозь стекла его очков сестры увидели слезы.
– Вот когда, наверное, Хэл видел наши фотографии – когда вынимал документы и отдавал их для официального расследования. – Клаус уронил папку на пол и в полном отчаянии сел рядом. – Тут ничего нет.
– Нет есть! – возразила Вайолет. – Глядите!
Бодлеры посмотрели на раскрывшуюся папку и увидели один-единственный листок.
– Страница тринадцать, – продолжала Вайолет, глядя на цифру, напечатанную в углу страницы. – Ее, наверное, не взяли случайно.
– Вот почему так важно скреплять бумаги, объединенные общей темой, даже когда складываешь их в одну папку, – сказал Клаус. – Но что там написано?
Раздалось продолжительное «кря-а-ак», и дверь хранилища с громким «бум» слетела с петель и, словно в обмороке, грохнулась на пол огромной комнаты. Однако дети не обратили на это ни малейшего внимания. Вайолет, Клаус и Солнышко сидели и глядели на тринадцатую страницу досье, пораженные увиденным до такой степени, что даже не прислушивались к странным неровным шажкам, – вторгшийся в комнату уже шел по проходам вдоль шкафов.
Тринадцатая страница бодлеровского досье не изобиловала информацией: одна фотография, прикрепленная скрепкой, и над ней надпись, напечатанная на машинке. Но порой достаточно одной фотографии и одной фразы, чтобы автор этой книги плакал, пока не уснул, годы спустя после того, как был сделан снимок. Или чтобы трое детей сидели и безотрывно глядели на страницу, как будто на ней была напечатана целая книга.