Тридцать ударов плетью
Шрифт:
Я ошеломлена его словами. Это все конечно неожиданно, но не менее мерзко от этого.
– Я беременна от Льва. А тебя я ненавижу, Джамаль!
– Родишь, раз беременна! – горячится шакаленок. – Я воспитаю. Как своего. А потом еще мне родишь. В жены тебя возьму, Ангел. Не в первые, конечно, Азамату это не понравится, да и целкой должна быть первая жена. А ты второй будешь!
– Угу, любимой! – не могу удержаться от сарказма.
– Самой любимой, Ангел! – не чувствует моей колкости Джамаль. – Я из гор себе первую возьму, забитую. Чтобы из квартиры
– Пусти, Джамаль! – стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно более увереннее.
Шакаленок поднимается, смотрит на меня с надеждой.
– Твое решение, Ангел?
– Джамаль, неужели ты думаешь, что после всего, что ты сделал со мной, я соглашусь строить с тобой какие-то отношения?!
– Я делал это, потому что хотел твоего внимания, Ангел! Не знал я, как лед твоего пренебрежения ко мне пробить!
– Пытаясь зажать в углу и изнасиловать, оскорбляя последними словами? Ты, правда не знал, как по-другому добиться внимания? Не надо Джамаль. Не ври. Ты – садист. Ты – страшный человек! Ты еще хуже, чем твой отец!
Кровь заметно отливает от его лица. Он бледнеет и отшатывается от меня, словно я ему по морде съездила. Как жаль, что по правде е съездила!
– Значит, нет? – в голосе его появляется металл.
– Никогда в жизни!
Джамаль хмурится, прикрывает глаза, сжимает виски. А потом со всей силы бьет по системе кровосбора. Иголка чудом не вырывается из моей руки, но вздрагиваю я сильно.
– Значит так, с-сука! – шипит он, вмиг превращаясь в агрессивное животное, каким всегда и был. – Помнишь, ты меня ножом ударила? Отец тебе тогда наказание определил! Так вот, сука! Тридцать ударов плетью! Я потребую их! Немедленно!
Глава 42
Джамаль демонстративно расстегивает пряжку ремня и вытаскивает его из петель. Поигрывает им в воздухе, слегка бьет себя им по ладони. И ухмыляется. Глаза у него совсем дурные и сверкают неестественным предвкушающим блеском безумия.
Неужели ударит? С него станется. У этого садиста нет ни капли человеческого сострадания. А я еще отказала ему, задела самолюбие, его мужскую гордость. Так что… Только у меня иголка в вене. Хотя с катетером даже рожают. А это намного труднее, чем банальная порка. Вот только будет ли она банальной? Джамаль со злости и убить может. Насмерть забить. Где же Лев?!
Внутренне я вся содрогаюсь от страха, но внешне не хочу этого показывать. Не желаю, чтобы эта мразь наслаждалась моими страхами и упивалась собственной властью.
– Холодная сука! – комментирует он. – Руку свою дай! – рявкает на всю палату.
Я не шевелюсь. Тогда он сам дергает к себе ту конечность, с которой идет забор. Жгут висит на штативе. Он хватает его и перевязывает мне руку повыше локтя.
– Достаточно для Лалки! – ухмыляется, вытаскивая иглу из вены.
Кидает мне кусок ваты, чтобы пережала ранку.
– А теперь, - вибрирующим от предвкушения голосом приказывает ублюдок, - ложись на
– Нет! – и хотя мне страшно до одури, изо всех сил не показываю это внешне.
– Не заставляй меня применять силу, Ангел! А то не только выпорю, но и вы*бу еще!
Дверь на этих словах не то, что отворяется, выбивается с ноги. Грохот. Ругань. Крепкий мужской мат. Мой Лев. Злой, как тысяча демонов.
– Я сам тебя с-ка, вы***у! – ревет мой мужчина и набрасывается на мгновенно поджавшего хвост шакаленка.
Свора старого лиса нападает на Льва, чтобы отбить Джамаля, но в Варшавского точно сам дьявол вселяется. Он крушит каждого, кто посмел к нему приблизиться направо и налево. Ломая носы, конечности, ребра и все остальное.
Я, затихшая, отползаю на кушетке подальше в угол, развязываю, перетянувший мои вены жгут, зажимая локоть с ваткой еще сильнее. Опасаюсь, что в драке мужчины могут не заметить бессознательную Лалу, никак не реагирующую на происходящее.
Лев раскидывает всех, и окровавленный подается ко мне. У него рассечена губа и бровь, темная кровь немного пачкает скулу. Помогает мне подняться.
– Ты как? Трогал он тебя?
– Нет… не успел! – прижимаюсь к нему.
Он в мыле, в крови и поту, но запах его восхитителен! Родной и любимый! Мой мужчина! Мой защитник! Мой герой! Закрывая меня собой, Лев выходит в коридор.
– Лев! – властно окрикивает его старый сухой голос лиса.
– Если твой сын еще раз подойдет к Алине, я убью его. – угрожающе произносит Лев.
– Не подойдет! – к старому Лису подтягивается дополнительная охрана. Его берут в кольцо защиты, а на нас направляются стволы разного калибра.
– Хватит, Ашотджан! – рявкает на него Лев. – Оставь мою женщину в покое!
– Не все так просто, Лев. – хитрит Ашотджан.
– Плевать! Ты едва не забрал у меня Тиграна. Я стерпел. И за это я забираю Алину себе! Мне нужно ее свидетельство о смерти.
– Хорошо Лев… - лис выдерживает эффектную паузу, заставляя нас нервничать еще больше. – Поехали в клуб. Там обговорим все условия.
В клуб, ставший мне тюрьмой на несколько месяцев, я возвращаюсь в ужасном, подавленном настроении. Избитые Львом головорезы везут нас едва ли не под конвоем. Хорошо, хоть не целятся пистолетами в висок. Лев спокоен и решителен. Сжимает мою руку всю дорогу. Молча сжимает. Иногда мне больно, я шевелю занемевшими пальцами, и тогда он поспешно ослабевает хватку. Зацеловывает посиневшую ладонь.
Вопреки моим опасениям, в подвал меня в первую же секунду не сажают. Лев не отпускает мою руку, и меня вместе с ним отводят наверх, в кабинет Ашотджана.
– Присаживайтесь. – он успел вернуться раньше нас, и уже обосновался около стола переговоров, сейчас накрытого обильными яствами. – Шашлык, мясо, овощи, вино! – радушно обводит он богатый стол руками.
– Я не жрать сюда пришел, уважаемый! – рычит Лев, сжимая мое запястье. Завтра там синяк будет. Но это ничего. Это я переживу. – Давай свидетельство!