Тридевять небес
Шрифт:
С короткого замаха рукоятью браунинга Абакумов врезал лежащему в челюсть, вновь отправив того в беспамятство. Шагнул к другому лежащему, и тому добавил такого же подарка. И, наконец, шагнул к главарю.
Тот лежал без чувств и без движения, но капитан носком сапога перекинул тело вверх лицом и беспощадно, сокрушительно трижды пробил рукоятью в челюсть, скулу и выше.
– Вот так, – сказал он, распрямившись и брезгливо отряхнув руки. Пистолет уже исчез в недрах одежд. – Ну-ка, давай эту падаль стащим с дороги… А, вон нужник, кажется? Давай туда.
Тела отволокли к сортиру.
– Подохнут на
– Тебе жалко? – хмыкнул начальник.
– Да ну! – как-то даже испуганно откликнулся подчиненный. – Я к тому, что если что… ну, трупы там…
– Не думай о том. Это мои заботы. Разберусь. Подохнут, так подохнут, а живы останутся, глядишь, умнее станут. Хотя это вряд ли… Ну, идем! Далеко еще?
– Да нет. Минут пять ходьбы.
Сержант глянул на часы и поразился: вся схватка, включая словесную дуэль и перетаскивание поверженных, заняла меньше четырех минут. И никто не шелохнулся вокруг. Правда, место глухое, хоть и освещенное – урки знали, где нападать.
– Совсем немного. Вот сюда… – приговаривал сержант. – Как вы с ними лихо, товарищ капитан! Я глазом не успел моргнуть!
– Учись, – повторил Абакумов. – Вот нас учили специально в «Динамо».
– Рукопашному бою?
– Не только. А насчет рукопашного… есть такой человек, фамилия его Харлампиев. Анатолий Харлампиев. Он все приемы, стили изучил, от всякой там народной борьбы до приемов из разных разведок мира. У англичан, у немцев кое-что взял – сам говорил. У французов… Ну вот, создал свою систему, так называемую самооборону без оружия. Сокращенно – самбо. Понял?
– Понял.
– Хочешь – научу? Покажу приемы кое-какие.
– Еще бы, товарищ капитан!..
– Ну, сказано – сделано. Так, тут-то куда идти?..
– А вот сюда, пришли уже. На второй этаж надо подняться.
Вошли в убогий подъезд, по деревянным лестничным маршам, стараясь не скрипеть, поднялись на второй этаж. Абакумов слегка поморщился от неопределенно-тошнотного запаха, присущего старому жилью.
На площадку второго этажа, сумречно освещенную синей лампочкой, выходило пять дверей. В одну из них, обитую обшарпанной клеенкой с утеплителем, сержант глухо стукнул дважды.
Она мгновенно открылась.
– Жду! Проходите.
Сержант бросил мгновенный взгляд на начальника, поймал ответный взгляд и чуть заметное движение бровей, все понял: никаких имен и званий, полное инкогнито. А уж хозяин пусть что хочет, то себе и думает. Конечно, он поймет, что перед ним не кто иной, как начальник Управления. Но самим раскрываться незачем.
– Проходите, прошу, – повторил тот.
Озираясь, гости прошли в комнату.
Взором опытного опера капитан распознал, что помещение нежилое. То есть, используется, понятное дело, этим типом, но живет он не здесь. Конспиративная квартира. Ну что, молодец, старикан.
То, что встречающий – человек немолодой, Абакумов понял еще в полутьме «прихожей», отгороженной от комнаты тщедушной дощатой перегородкой.
– Прошу садиться! – почти торжественно провозгласил конспиратор и сел сам за круглый стол, покрытый потертой, но чистой светлой скатертью, на котором стоял графин с водой и два стакана.
Пока все это длилось, начальник управления, разумеется, мысленно работал
Итак, что можно сказать о хозяине?..
Седоватый, на вид сильно за пятьдесят, хотя по документам помоложе. Какой-то перекошенный, левое плечо выше правого. Из «бывших» – видно сразу, хотя Абакумов знал это и раньше. Суетливый, много лишних движений, глаза бегают… Видно, что жизнь пропустила его через много сит и терок.
Но отметил капитан и другое.
Бегающие глаза – обычно знак робости и неуверенности. А про этого так не скажешь. Не робкий он и не приниженный, несмотря на передряги. А взгляд – это от нетерпения. Старикан не просто знает что-то интересное, чем начальство может заинтересоваться. Он уверен, что за это схватятся руками и ногами, вцепятся и не отпустят – а раз так, то не отпустят и его самого. Другим словом, это его последний шанс, козырный туз.
И Абакумов ощутил азарт. Не тот, что перед схваткой с шпаной – грубый, зверский. Нет, здесь было тонкое предчувствие острой, рискованной игры, где либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Но в том-то весь ее букет, этой игры! ее лед, пламень, лезвие, вальс на краю обрыва. Пройдешь – молодец, нет – не обессудь. Готов?.. Да. Ну, вперед!
Он холодновато улыбнулся и не стал тратить время на любезности:
– Мы слушаем.
Несколько дней назад ему сообщили: один секретный осведомитель, давний, опытный агент, внезапно запросил встречи с руководством областного управления. И сделал это не тупо в лоб, а умелым ходом, зная на какие рычаги нажать, какие струны дернуть, чтобы кто надо озабоченно зачесал в затылке и доложил на самый местный верх, то есть лично Абакумову.
Тот, разумеется, отреагировал сдержанно. Спешить не стал, затребовал дополнительные сведения об информаторе, причем так, чтобы ни одна лишняя душа об этом не узнала.
Выяснилось, что тот, сын среднего руки купчишки, впоследствии спившегося и разорившегося, сам гимназист-недоучка, в девятьсот пятом году связался с эсерами, занялся терроризмом, был схвачен, отправлен в ссылку, бежал, добежал аж до Америки, откуда занесло его в Мексику, где он сражался против против диктаторов Диаса и Уэрты… Словом, не жизнь, а перекати-поле. В июне семнадцатого вернулся, в самый разгар революции. А дальше – туман. Где был, что делал в Гражданскую войну?.. В анкетах, автобиографиях видно, что темнил, писал расплывчато, а кадровики то ли проморгали по глупости, то ли наоборот, перемудрили: мол, агент хороший, работает безупречно, а вот анкетные данные… ну, если что в нужный момент легче будет жестко взять за мягкое место.
Впрочем, это разумно. Абакумов мысленно одобрил неизвестных предшественников.
Дальнейшее изучение бумаг показало, что секретный агент дает сведения нужные, полезные, по делу; не мутит, из пальца чепуху не высасывает, чем нередко грешат его коллеги… И это Абакумов оценил.
Работал же этот субъект бухгалтером в областном сельхозуправлении, а кроме того, подрабатывал по договорам в ряде организаций, что начальники-чекисты поощряли: охват населения больше, стало быть, и сведений больше. Ну, а в ценности поставляемой информации сомневаться не приходилось.