Триединый. Вооружен и очень опасен. Часть 1
Шрифт:
Виллидж-Холл находился рядом, в паре кварталов, на Городской Площади, уж не знаю имени кого, может быть Вильгельма Телля. Или кто у них там самый крутой национальный герой. Располагалось сие заведение в здании бывшего театра — эдаком обветшалом дворце со множеством колонн, всяких там пюпитров, амурчиков и огромной мраморной лестницей, ведущей к парадному входу, у которого маячил несколько скучающего вида швейцар. Будь я мэр Даартмоссбурга, я бы организовал тут публичный дом. Зато в таких доминах хорошо планировали запасные, аварийные и дополнительные выходы, а это именно то, что хорошо используется в некоторых вариантах развития
Народу было мало, в основном на скамеечках сидели стареющие парочки, да гоняли голубей дети, с визгом носясь по узеньким, посыпанным мелким гравием дорожкам, образующим вокруг Виллидж-Холла целую паутину. Медленно, изображая праздно прогуливающегося туриста, я несколько раз обошел здание по периметру, пытаясь досконально запомнить пожарные лестницы, расположение балконов, черных выходов, подсобок, дорожек, ведущих от Объекта, и даже кустов (о, это весьма важная деталь топологии, стоящая подчас жизнь).
Теперь необходимо было войти внутрь и сделать привязку увиденного мною снаружи с обстановкой внутри. Я заготовил пару легенд для швейцара, учитывающих, кстати, и то, что он меня официально узреет в Тот День, и не спеша стал подниматься вверх по ступенькам.
— Боб! — услышал я вдруг прямо у себя под ухом чей-то радостный вопль. — Ты ли это?! Хэлло!!!
Нет, не я, хотелось рявкнуть мне в ответ, но, понятное дело, сдержался.
— Говард Террокс, рабочая группа «Пандемониум», университет Беркли, помните меня?! — передо мной оказался невысокий, прежде времени лысеющий, но, тем не менее, взлохмаченный светловолосый мужчина сорока лет в потрепанном коричневом костюме. Его выцветшие водянистые глазки с надеждой ощупывали меня, словно радар вражеское небо.
— Года два назад мы с вами работали вместе, у Сиповского, над проверкой предположения Джонсона о…
— Извините, что-то не припомню… — осторожно начал я.
Неужели, какой-то прокол? Кто этот тип?!
— Так ты тоже приехал сюда на симпозиум? — не обращая внимание на мое возражение, тараторил тот. — У кого работаешь? По потолку еще не ходишь, ха-ха?! Пошел в гору, говорят? А у меня так себе. Я тут просто, ха, «инертный» слушатель. Будешь делать сообщение? Какое? Телепатия? Телекинез? Эффекты Райдера? Где ты остановился? Что делаешь сегодня вечером? Я…
— Мистер… как вас там… мистер Теннис… — устало прервал я его излияние.
— Террокс, Говард Террокс, — с готовностью поправил он, — мы с вами встречались у…
— Вот и отлично, мистер Террокс, — я похлопал его по костлявому плечу и собрался продолжить свой путь к швейцару.
— Можно просто Говард… — уже растерянно промямлило это недоразумение, достало из кармана пиджака огромный клетчатый носовой платок и громко высморкалось в него.
— Извини, Боб, но…
— Видишь ли, дорогой Говард, — менторским тоном заявил я, — в данный момент я провожу важный телепатический эксперимент по локационной… э… абсорбции. Понятно? И мне сейчас ни в коем случае нельзя мешать. Встретимся потом. Адью, приятель, отдыхай, — и под ошарашенный взгляд яйцеголового продолжил свой путь.
Слава Богу, этот олух за мной не увязался, а куда-то побрел своей дорогой, пролепетав на прощание что-то типа «Надеюсь, на конференции встретимся». Этого еще не хватало…
А ловко я выкрутился! И, главное, какое научное названьице прибабахнул! Уж и не вспомню сейчас сам, какое.
Швейцар
Я вздохнул поглубже и, состроив физиономию попроще, начал «сканирование» местности, правда, и тут кроме бабульки-гардеробщицы, монашки, хиппи-видеомана и мордатого мужлана-администратора, копавшегося у себя в конторке, никого не было. Значит, меня отлично запомнят. Ну и флаг им в руки да бубен на шею, как говорят то ли финны, то ли русские.
Просто я волнуюсь перед предстоящим симпозиумом и решил походить здесь немного, привыкнуть к обстановке. Неужели не понятно?! Так и объясню. Если что.
Вечером я решил заслуженно расслабиться, тем более, что Операция назначалась только через четыре дня. По определенным причинам в ночной бар Виллидж-Холла я не пошел, а направился в небольшой китайский ресторанчик, расположенный неподалеку от автовокзала. Терпеть не могу азиатов, но их кухня меня прикалывает, да и толика экзотики не помешает.
Посетителей было немного. В основном лысеющие конторские служащие с растущим животиком, охмуряющие молодых и неопытных студенток, да семейная парочка с непоседой-сорванцом с ярко-рыжей шевелюрой, конопатым с ног до головы. Его худющий флегматичный папаша, педантично засовывающий в рот пучки какого-то салата, был блондином, а мамаша — что-то невообразимо фиолетовое. Она безуспешно пыталась вскрыть упорную устрицу, бормоча себе под нос явно нехорошие слова. Пацан на некоторое время уставился на меня, перестав с садистским наслаждением ковырять вилкой в огромной рыбине, уже потерявшей всякие очертания, но, так как я не стал излишне провоцировать его любопытство и уселся за самым дальним столиком, безнаказанно продолжил экзекуцию.
Ко мне сразу же подскочил китаец-официант в традиционном одеянии, с подхалимной улыбкой протягивая меню. Его дегенератская рожа мне сразу не понравилась.
— Я говорю только по-английски, — заявил я таким тоном, каким слабоумному объясняют самые элементарные вещи.
— О, конечно, конечно, достопочтимый сэр, — затараторил тот с типичным бруклинским акцентом, — добрый вечер, сэр! Рад вам сообщить, что сегодня в честь дня рождения нашего шеф-повара на все блюда у нас скидка двадцать пять процентов, а на некоторые и все сорок! Приятного аппетита, сэр!
Он застыл, словно древнее пекинское изваяние, а я принялся разглядывать меню, косясь на соседний столик, за которым скучала довольно эффектная крашеная блондинка в красном облегающем платье. С гигантским вырезом, в котором виднелось большое сверкающее колье, наверняка фальшивое. Дамочка с моим приходом оживилась, отчего я сделал вывод, что она свободна и этой ночкой совсем не прочь порезвиться на мягкой кровати в моем обществе и с моим кошельком. На ее столике присутствовало лишь недоеденное пирожное и высокий, уже пустой бокал с изгрызенной белоснежными точеными зубками соломинкой.