Триллион евро
Шрифт:
Анна встала из-за туалетного столика и вышла на террасу. Она примостилась у ног мужа и взяла его руки в свои. От сигары, которая тлела в пепельнице из слоновой кости, вилась в утреннем воздухе струйка голубого дыма.
— Тофоль, любимый, послушай. Вот уже несколько дней я всё собираюсь тебе кое-что сказать, но сегодня уже не могу откладывать. Ты меня слушаешь?
Он кивнул, чувствуя, как петля затягивается у него на шее. Всякий раз, когда Анна так начинала, это были плохие новости. Они жили вместе уже пятьдесят лет, и он хорошо изучил её.
— Я беременна.
— Что-о-о? — Он не представлял, что скажет ему Анна, но вот уж такого он никак не мог ожидать. Это был полнейший абсурд. Даже смешной. Совершенно немыслимый. — Не говори глупостей, Анна. Тебе почти восемьдесят лет.
— Теперь уже — нет, — произнесла она нежным голосом.
— Ты уверена, что?..
— Разумеется.
Повисла долгая пауза, во время которой они просто смотрели друг другу в глаза: он сверху вниз, она снизу вверх.
— Хорошо. Тогда придётся сделать аборт. Я не вижу никакой другой возможности.
— Почему?
— Как это почему?
— Да, почему? Теперь мы молодые, здоровые, сильные. Мы любим друг друга. Денег у нас больше, чем мы могли бы истратить за десять жизней. Почему мы должны отказывать себе в рождении ребёнка?
Некоторое время он сидел с раскрытым ртом, у него в голове не укладывалось, как это она не согласна с его мнением.
— Потому что ты даже не знаешь, от кого этот ребёнок! — взорвался он наконец.
Она встала, взяла его голову обеими ладонями и погладила по волосам, как она всегда делала в критические моменты.
— От кого же ему ещё быть, чудак-человек? Это наш ребёнок, — мягко сказала она. — Твой и мой.
— И их, — прошипел сквозь зубы Тофоль. — Ребёнок этой чёрной парочки, которую мы купили, как пару ботинок, даже не подумав о последствиях. Это их месть.
— Не говори глупостей! — Анна обиженно отвернулась. — Этот ребёнок мой. И твой. И он появился, как полагается появляться ребёнку: совершенно естественно. Без этих бесконечных визитов к гинекологам в Швейцарии. Без тех усилий, какие нам пришлось предпринимать для появления Монсте и Кейма. Или ты уже забыл, сколько нам стоило их появление?
Тофоль закрыл лицо ладонями и затих. Он сидел и смотрел в пол, не зная, что и думать.
— Мы его родим, — продолжала Анна, — и дадим ему всё, что родители могут дать своему ребёнку. Может быть, это будет сын, которого ты всегда хотел. Может, он возьмёт на себя управление твоими фирмами, ведь на Кейма, ты сам знаешь, в этом смысле никогда не приходилось рассчитывать. Как и на твоих внуков.
— Ну уж нет! — сказал Тофоль, не поднимая глаз. Тон его был полон презрения. — Чтобы чёрный руководил делом, которое я создавал всю мою жизнь!
— В настоящий момент им руководит тоже чёрный, разве нет?
— Но это я!
— И ты чёрный! Так же, как и я. Чтобы убедиться в этом, достаточно глянуть в первое попавшееся зеркало.
Она грубо схватила его за руку и потянула в спальню.
— Видишь? Но это неважно, Тофоль, важно то, что внутри. Ты. Я. Он. Или она, — добавила она, невольно улыбнувшись. — Но я думаю, это будет мальчик. Я это чувствую здесь, — она положила руку на свой плоский живот.
— Анна, дай мне об этом подумать, ради бога. Дай мне немного времени. Пожалуйста.
Анна обняла его, и они вместе упали на кровать, с влажными от слёз глазами.
Абрахам в ярости вскочил, бросился к двери гостиной и разом включил все лампы. Комната озарилась ярким светом.
— Ни в коем случае! — крикнул он вне себя. — Никогда! Ты слышишь? Ни за что! Скорее я убью тебя, а потом и себя самого.
Сара привыкла к виду разъярённых мужчин. За своё детство и юность она не раз видела, как мужчины отвечают на собственное бессилие и на безвыходное положение бешенством и разрушительной яростью. Она немного испугалась, но больше за ребёнка, чем за себя. Её собственный отец тоже иногда её поколачивал, но не очень сильно: она отделывалась парой синяков или царапин, сущие пустяки. Но теперь она впервые беременна, и она не знала, какой вред могут причинить её ребёнку побои. Поэтому она забилась в угол дивана и ждала, когда он накричится, разобьёт столько предметов, сколько необходимо, чтобы успокоиться, и снова сможет с ней разговаривать.
— Мало того, что они нас купили, как скотину на рынке, они теперь хотят забрать ещё и наших детей! Они думают, им всё можно, потому что у них есть деньги. Деньги — это их единственный бог! Но с этим у них ничего не выйдет! Этого я не допущу!
Он сделал несколько шагов к дивану, схватил её за руку и рванул вверх, ставя на ноги.
— Идём! Пойдём к морю и уплывём! Это будет сладкая смерть. Мы ничего не почувствуем.
Она изо всех сил вцепилась в диван, плакала и мотала головой.
— Нет, нет, нет! Пожалуйста, Абрахам, ради бога, я прошу тебя. Это самоубийство, это убийство, ты не сделаешь этого! Ты не можешь убить своего ребёнка!
— Это не мой ребёнок, неужели ты не понимаешь? Это ребёнок этих белых, которые купили нас за пригоршню евро и обманули нас и наши семьи. Это чёртово дитя.
— Все дети от Бога.
Он мрачно хохотнул.
— Да, ещё бы. Истинно африканское мышление. «Все дети от Бога». И ради чего? Чтобы все они перемёрли, как мухи, не дожив и до двух лет. Либо от голода, либо от болезней.
— Этот ребёнок наверняка не умрёт от голода, Абрахам. Он вырастет как принц — в семье европейских миллионеров. Наш ребёнок получит всё, чего у нас с тобой никогда не было. И когда он вырастет, он, может быть, поможет нашим.
— Когда он вырастет, снаружи он будет чёрный, но внутри белый, Сара, не обманывай себя. Он будет таким же, как они, и он купит себе новое тело, когда его собственное уже не будет достаточно хорошим. Но к тому времени законы уже будут такие, что разрешат полное подавление исходной личности.