Триллион евро
Шрифт:
— Вот-вот. Сколько заработали они?
— Сами они ничего, но их семьи получили полмиллиона евро. Остальное — в пользу санатория. Как видишь, это не только выгодная сделка для нас, но и способ помощи третьему миру.
Меркадер, прищурив глаза, глянул на него поверх своего стакана с виски.
— А я и не знал, что ты такой наивный, Тофоль. Неужто ты всерьёз веришь, что чёрные у себя на родине получили полмиллиона евро?
— Дело совершенно легальное, — Тофоль даже рассердился.
— Я руку дам на отсечение, если до них дошло больше двадцати тысяч. И думаю, что даже завысил
— Делай, что считаешь нужным, но если хочешь получить добрый совет: сперва займи очередь. Посмотрим, успеешь ли ты воспользоваться новым телом. Если вспомнить, как ты всю жизнь обращался со своим собственным, тебе нельзя терять ни минуты.
Меркадер снова громко рассмеялся, опустошил свой стакан, по-дружески хлопнул Пейро по спине и шагнул к буфету, который ломился от деликатесов. Затем облюбовал себе канапе с чёрной икрой и с набитым ртом спросил:
— А что говорят дети?
Пейро улыбнулся.
— Они возмущены. Но это ясно, они ещё молоды.
— Им ведь уже под шестьдесят, а?
— Ну, где-то так. У нас уже правнуки.
— А представь себе, вы им сейчас родите братика. Боюсь, они не очень обрадуются!
— Это было бы наше право, — посерьёзнел Пейро.
На самом деле, эта мысль ему пока даже не приходила в голову. Невероятно, как быстро этот Меркадер соображает.
— А вы смогли бы или нет? Ведь вы же, в общем, снова молоды.
— Конечно, смогли бы, — твёрдо ответил Пейро, хотя он понятия не имел, возможно ли это в действительности или тела, которые они купили, были перед трансфером стерилизованы. Он мысленно наметил себе как можно скорее спросить об этом доктора Мендозу.
— Слушай, мне интересно… — Меркадер сунул в рот следующее канапе с икрой. — А что сталось с вашими… ну… ты понял, да? — Он оставил вопрос неоконченным и твёрдо посмотрел в глаза своему старому, теперь такому молодому другу.
Пейро выдержал его взгляд и подождал, пока тот не закончит фразу.
— С прежними телами, чёрт возьми. Прямо всё клещами из тебя приходится вытягивать!
— А, ты об этом. — Он сделал паузу. — Они были сожжены в присутствии нотариуса после того, как трансфер был нотариально подтверждён. Нам пришлось целый день фотографироваться в новом облике, идентифицировать наши подписи… ну, много там всякого было, сам можешь себе представить.
— Знаешь что, Тофоль? Я хочу узнать по этому делу все подробности. Я тебе позвоню в понедельник, и ты дашь мне название и адрес этого санатория. Может, в следующий раз, когда мы встретимся, у меня уже будет морда китайца, — сказал он и снова расхохотался своим громким смехом. — Ведь, насколько я догадываюсь, эти… как ты их назвал? — …доноры все родом из третьего мира, ясное дело.
Пейро тоже сунул в рот канапе, чтобы не отвечать ему. Тон, в каком Меркадер с ним разговаривал, был ему крайне неприятен.
— Я боюсь, — продолжал старик, не получив ответа, — что наши дети были бы огорчены. Ведь они рассчитывают, что скоро всё унаследуют, но если мы сменим тела, то запросто сможем протянуть ещё лет этак пятьдесят, правда?
Пейро кивнул, теперь он был откровенно рассержен. Подобные беседы он уже несколько раз вёл со своими собственными детьми, Монсте и
— Ты должен извинить меня, Хуан. Мне надо заняться вон теми бельгийцами, а то у них такой потерянный вид.
— Да уж ты обо мне не беспокойся. Ты же знаешь, когда мне есть что выпить и поесть, скучно мне не бывает, — сказал Меркадер и дружелюбно подтолкнул друга в спину. Поглядев вслед рослому силуэту Тофоля, когда тот шёл в сторону группки гостей, он пожал плечами, сунул себе в рот очередное канапе и задумался о том, каково бы ему было чувствовать себя хозяином нового тела. Наверное, что-то схожее с ощущением, когда сидишь за рулём новенького, только что с завода, «Феррари». А то и лучше.
Как всегда, он проснулся в серебристой полутьме, окружённый такой глубокой тишиной, что мог отчётливо слышать море и шелест пальмовых листьев от ночного бриза. Он потянулся всем телом и поворочался в кровати, чтобы в полной мере насладиться новым, волнующим ощущением от прикосновения шёлковых простыней к обнажённой коже. И опять, как уже не раз, удивился, что старик, который пожелал иметь новое, молодое тело, из ночи в ночь спит один, без женщины: кровать, когда он просыпался, всегда была пуста. Если в доме и есть женщина, она явно спит в другой комнате — может быть, как раз для того, чтобы он её не увидел.
Он тихо встал и подошёл к книжному шкафу, где висел календарь. Требовалось двадцать шагов, чтобы пересечь комнату, под ногами он чувствовал мягкий ворс дорогого ковра, на который у арабской девушки-вязальщицы ушло целых пять или шесть лет. Календарь показывал следующий день, и это его успокоило, как успокаивало каждую ночь. Несмотря на заверения доктора Мендозы, его всё ещё тревожили смутные страхи, что когда-нибудь в его пробуждениях появятся большие пропуски. В своих кошмарах он видел себя перед календарём, из которого исчезли целые недели, а то и месяцы, когда он не осознавал своё существование. Он с облегчением вздохнул, накинул на плечи халат, достойный короля, и спустился по широкой лестнице в гостиную, большое окно которой смотрело в сад. Он не испытывал ни голода, ни жажды, ни малейшей усталости.
Медленно пересёк огромный салон, по пути беря со столов или с полок какие-нибудь предметы и потом снова ставя их на место, — несомненно, ценные вещи, но для него не имеющие никакого значения.
Он остановился перед зеркалом и долгое время смотрел на своё отражение. Он узнал себя, поздоровался с собой и упоённо погрузился в созерцание этого несомненного доказательства своего существования, — эта привычка стала ритуалом его ночного уединения, его одинокой, безмолвной жизни.
Свет луны падал в окно и превращал мир в чёрно-белую фотографию, а его самого — в тень среди теней, в негатив, который ещё не проявился, в призрачную возможность существования, которой никогда не стать реальностью.